Письма на воде

Ведь я знала обо всех недостатках Никиты, и смеялась над ним, и ругалась, но мы вместе уже пятнадцать лет. Так или иначе.

А Саша не выдержала и года. Она не выносила такую глубину чувств – начиналось подводное опьянение.

Они уехали в Прагу. Туда, где их никто не знает и где нельзя понять, что говорят другие мужчины – умные и образованные.

Прага – город, в котором начинаешь верить в сказки. Он, как бабушка, любит тебя и заботится, и никуда не спешит, и все движения становятся медленнее, и появляется такое доверие к миру, будто ты сидишь в старинном платяном шкафу, в шубах, и с фонариком читаешь Клайва Льюиса.

Никита рассказывал Саше, что в детстве мечтал стать дядей Федором из Простоквашина.

Саша призналась, что в детстве больше всего боялась ангины, потому что тогда могут удалить гланды, а страшнее этого ничего нельзя придумать.

Никита, когда ему первый раз вкололи заморозку, упал в обморок, но не от аллергии, а от страха.

Саша в семь лет украла на даче у соседки куклу, сбежала в лес и там целый день с ней играла, а потом так испугалась наказания, что утопила ее в реке и много плакала – ведь кукла не досталась никому.

Никита сказал, что первое его впечатление от Москвы – помойки. Московские помойки казались ему богатыми.

Саша вспомнила, как в четырнадцать лет шла зимой по Сретенке, и щеки саднило от мороза, джинсы затвердели, и было очень темно, холодно, неспокойно, и она увидела в витрине одной палатки, где по моде тех времен продавались ликер «Амаретто», сигареты, видеокассеты, хлеб… туфли – белые лодочки с жемчужными украшениями. Тогда эти лодочки показались ей самым красивым на свете, и она представила себе недостижимый Лазурный Берег, Ниццу, и как она идет в белом платье и в этих лодочках по набережной, и все оборачиваются ей вслед. Саша обменяла эти лодочки на простенький золотой кулон, грош ему цена, и ни разу их не надела, потому что уже к лету поняла, что это омерзительная дешевка – и в Ниццу в таких не пускают.

Никита рассказал, что в Москве его поначалу интересовали девушки с квартирой – негде было жить, иногда он даже спал в подъездах, а мыться ходил в баню. Потом он нашел странное общежитие в центре Москвы на Цветном бульваре – старую квартиру, шесть комнат и всюду нары. Жили там в основном проститутки, а еще почему-то трое голландцев, молодые люди продавали наркотики, подозревал Никита, хоть никто там ничего о себе не рассказывал. Никита, уходя, всякий раз забирал с собой вещи и однажды вернулся, а дома – пожар. У него были деньги только на плацкарт до Питера – вот он и купил туда-обратно, в надежде, что все образуется. Образовалось с проводницей – Никита на поезде катался туда-сюда неделю. Отдыхал.

Саша рассказала, что в юности ей почему-то очень не нравились ее ключицы. Казалось, что они совсем нелепо торчат.

А Никита на первые деньги каждый день ездил в «Пиццу Хат» на Кутузовском и ел там до отвала.

Саша даже рассказала, как лишилась девственности во второй раз (ее самый первый нежный друг что-то там недоделал) – она выбрала самого красивого мальчика, долго с ним встречалась, а потом так напилась, с подростковым отчаянием запивая водку шампанским, что ничего не помнила, кроме одной детали: молодой человек ее растолкал и спросил, не дурно ли ей, она отмахнулась, нечаянно задев его лицо, пробормотала: «Ну сделай же ты что-нибудь!» – и отключилась.

Проснулась рано утром и сбежала.

А Никита рассказал, что у него была девушка, которую он застал в кино с другим – они целовались. Это был маленький районный кинотеатр, куда, собственно, ходили целоваться и пить пиво. Никита девушку не любил, ему нужен был только секс, так что он не расстроился и сделал вид, будто ничего не заметил. Девушка на это обиделась и бросила его. Ей хотелось, чтобы ее ревновали.

В аэропорту Саша тихо всплакнула. Она не ожидала такой вспышки.

Так бывает на похоронах: стоишь как истукан и думаешь: что за событие такое – смерть… Вот я даже всплакнуть не могу. Ушел человек – его больше не будет. А я тут мерзну и думаю о том, что простуды не избежать. И вдруг что-то случается – и слезы льются и льются, и так горько, что остановиться не можешь.

Она плакала, а Никита ее обнимал и гладил по спине.

В самолете Саша напилась в стельку и уговаривала Никиту заняться сексом в туалете. Говорила, что тогда они вступят в клуб, только она не помнит, как он называется. Клуб тех, кто трахается в самолете.

– А собрания членов клуба проводятся? – интересовался Никита.

– Не-а… – Саша энергично водила головой слева направо. – Узнаешь своих по лукавой улыбке и подмигиваешь.

– Заманчиво… – издевался Никита.

Саше первый раз в жизни понадобились бумажные пакеты.

– Я не понимаю, откуда на борту столько алкоголя… – стенала она на следующее утро. – Интересно, мне стыдно? – спрашивала она себя, уставившись в потолок.

Конечно, они ругались.

– Зачем тебе новая «Ауди»? – возмущался Никита. – Купи двухлетнюю, сэкономишь тридцать процентов!

– Но я хочу новую! – кричала Саша. – У нее страховка, в конце концов!

– Да ты за эту страховку будешь платить в год по шестьдесят тысяч!