Письма маркизы

Слушайте же, что мне рассказывали: недавно королева прогуливалась в сопровождении нескольких дам по новым садам Трианона. Под тенью ив, у рыбачьей хижины, она начала рассказывать истории, навеваемые ей окружающей обстановкой. Каждая из дам, со смехом и шутками, последовала ее примеру. Только маркиза Монжуа, всегда самая веселая из всех, оставалась молчаливой. «Разве эта хижина не напоминает нашей очаровательной приятельнице никакой идиллии?» — спросила ее королева. «Идиллии? О, нет! — отвечала маркиза. — Скорее трагедию!..» И с горячностью, усиливающейся при каждом слове, она заговорила о крестьянах Шампаньи, об их хижинах, не имеющих ни окон, ни кроватей, об их пустынных полях, опустелых гумнах, об их женах, молодость которых съедает нужда и у иссохших грудей которых дети умирают с голоду! Дамы слушали пораженные, а королева даже прослезилась…

И то, чему я не хотел верить, я услышал сегодня собственными ушами! Когда во время игры в фанты пришла ваша очередь, и вы должны были рассказать что-нибудь, развязывая свое жемчужное ожерелье, то вы заговорили с той теплотой, которая всегда далека от истины, о страданиях детей в Париже. Вы говорили о таких вещах, которые ваш изысканный вкус не должен был бы знать, а ваши нежные уста не должны были бы выговаривать! Но чем сильнее вы увлекались своим состраданием, тем опаснее было влияние, которое исходило от вас. Разве таким образом, дорогая маркиза, можно поколебать положение Тюрго, который не устает сулить народу золотые горы, если только ему удастся провести свои реформы?

Я должен напомнить вам серьезность положения, для того, чтобы вы ясно поняли, как важна наша задача. Положение обострилось в высшей степени, и не только наше отечество, но и наша святая церковь находятся в величайшей опасности, особенно с тех пор, как герцог Шуазель возвращен из изгнания, — тот самый Шуазель, которого Помпадур сделала министром и который изгонял благочестивых патеров-иезуитов и в то же время оказывал покровительство философам-богоотступникам! Неверие, пренебрежение человеческим и божественным авторитетом распространяются всюду, как зараза. Такой низкий человек, как Вольтер, становится оракулом Франции. Энциклопедия выходит беспрепятственно и распространяет по всему свету идеи просветителей, которые до сих пор приносили вред только в небольшом кругу. Наши газеты и памфлеты, даже наши разговоры, сплошь до придворного круга, наполнены речами о правде, о равенстве, о политической свободе, и слово «разум» произносится гораздо чаще, чем имя Бога!

Простите мне, что моя любовь к отечеству и мой долг служителя церкви так далеко завели меня, что я набрасываю тень на ваши развлечения, которые должны оставаться безоблачными. Но именно здесь мне стало ясно, как много могли бы вы сделать для нашей цели, высокоуважаемая маркиза, так как все, начиная от нашего благородного хозяина и герцога Бурбонского, преклоняются перед вашей красотой и восхищаются вашим умом, Я взываю к вашему честолюбию, которое легко получит удовлетворение, если вы исполните ваш долг, как дочь Франции и церкви. Вы можете доказать королеве, что Франции хватает средств не только на сады Трианоны, и что Франция призвана играть первенствующую роль в мире, а не только на сцене.

Если вы захотите благотворить в тиши, как святая Елизавета, не возбуждая излишним образом умы, которые и без того легко воспламеняются, то я первый поддержу вас. Завтра же утром я пришлю вам сто луидоров из моей шкатулки для ваших бедных детей и я уверен, что вы всюду найдете такую же щедрую помощь. Чтобы осушить слезы, в самом деле, не нужны никакие законы о реформах! Это во все времена было прекраснейшей задачей добрых христиан.

Должен ли я напомнить вам еще кое-что, моя красавица? Маркиз Контад готов подтвердить своим честным словом дворянина, что вы — француженка! — осудили поступок фон Пирша, как измену отечеству. Впрочем, он обещал мне — так как только благодаря моему влиянию, полученная им пощечина не имела последствий — что он не воспользуется этим фактом, чтобы вредить вам. От меня зависит, следовательно, освободить его от этого обещания. Можно ли будет маркизе Дельфине рассказывать королеве разные истории, после того, как ее величество узнает, что ее молодая подруга питает в душе прусские чувства?! Вам теперь представляется прекрасный случай исправить маленькую оплошность, которую, конечно, можно оправдать вашей молодостью.

Во всяком случае, легче простить вашу неосторожность, в которой виновато ваше горячее сердечко, нежели то, что вы делаете обдуманно. Конечно, почтенный маркиз — неподходящий партнер для радостей любви. Поэтому-то я, как ваш преданный друг, нарочно зажмурил глаза, проходя сегодня ночью мимо одной, скрытой в кустах, хижины, и заметив, с какой очаровательной естественностью Дафнис и Филидор продолжают далее играть свою роль, — хотя мне, как священнослужителю, и следовало бы вознегодовать и наказать виновных. Но не бойтесь, прелестная грешница! Только ради одной родины мог бы Роган изменить женщине, которой он поклоняется!