Письма Хедвиге Вайлер

Что за истории, которые Ты от многих людей узнала и про прогулки и планы? Я не знаю историй, людей я не вижу, ежедневно проделываю в спешке прогулки по четырем улицам, углы их я уже закруглил и все в одном месте, для планов же я слишком переутомлен. Быть может, с застывшим кончиком пальца, поднятого вверх, — я не ношу перчаток, — я постепенно стану деревом, тогда Ты заимеешь в Праге славно сочинителя писем и в моей руке — прекрасное приобретение. И потому, что я живу столь зверски, я должен вдвое просить у Тебя прощения за то, что не оставляю Тебя в покое.

Бога ради, почему я не отослал письмо? Обозлишься или только обеспокоишься. Прости меня. Хотя бы из-за моей лени или как Ты пожелаешь это назвать, успокой по-дружески. Но это не только лень, а и страх, общий страх перед писаниной, этим ужасающим занятием, которое, должно быть, нуждается во всех моих несчастьях. Но прежде всего: нужно только привести в порядок волнующие обстоятельства, к которым наши отношения, как я полагаю, касательства не имеют. И несмотря на все, я написал бы Тебе давным-давно, вместо того чтобы носить с собой сложенное до небольших размеров письмо, но теперь я неожиданно среди множества людей, офицеров, берлинцев, французов, художников, исполнителей куплетов, и они весьма забавно отнимают у меня по несколько вечерних часов, вчера вечером, например, я общался с капельмейстером одного оркестра, для которого у меня не было ни крейцера чаевых, вместо этого подарил книгу. И тому подобное. При этом забывают, что время идет и дни пропадают, так что поистине все это ничего не стоит. Мой поклон и моя благодарность.

Твой Франц

Прага, приблизительно начало 1908

Милая, уже в бюро на фоне музыки пишущих машинок, в спешке и с грандиозными ошибками. Мне бы уже давным-давно следовало поблагодарить Тебя за Твое письмо, и опять я теперь слишком запаздываю. Но я думаю, что Ты меня раз и навсегда простила за подобные вещи, потому что когда у меня дела хороши, уж тогда я пишу — прошло уже много времени, в течение которого я в этом не нуждался — впрочем, медленно. И так как Ты по-доброму обошлась со мной в своем письме, Ты все же упустила сделать мне комплимент по поводу моей энергии, с которой я столь охотно пожелал засунуть свою голову в почву какой-нибудь улицы и не вытаскивать её. Прежде, хотя бы в паузах, я все-таки жил вполне легально, потому что в обычное время не слишком трудно сконструировать для себя носилки, которые чувствуют себя несомыми над улицей добрыми духами. Затем поломка (тут я хотел продолжать писать, но было уже восемь с четвертью и я пошел домой), а потом деревяшка переламывается, напрочь при весьма скверной погоде, поэтому останавливается на шоссе, уже невозможно восстановиться и еще далеко до таинственного города, к которому устремлялись. Позволь мне вот такую историю натянуть над собой, как больной натягивает на себя шали и одеяла.

Написано это уже давным-давно, а тут, милая, пришло Твое письмо.

Позволь теперь третье начало, быть может, с третьего раза возбуждение, чрезмерно раздраженное дитя все-таки сможет успокоиться. Не правда ли, сейчас мы разместимся под знаменем этих трех написаний — голубым, коричневым, черным — выскажемся вместе и обратим внимание на то, как совпадает каждое слово: "Жизнь отвратительна". Ладно, она отвратительна, но это уже не так плохо, это ясно высказано обоими, потому что чувство, разрывавшее одного, подтолкнет другого, остановленное им, распадается, и уверенно говорят: "Как замечательно она сказала "Жизнь отвратительна" и при этом топнула ногой". Жизнь печальна, но все же печально алеет, и так ли уж далекая полная жизни печаль от счастья?

Ты знаешь, у меня ужасная неделя, в бюро чрезвычайно много работы, возможно, так теперь будет постоянно, нужно ведь заработать себе могилу, и даже добиться еще кое-чего, о чем я скажу Тебе когда-нибудь позже, короче говоря, меня гоняют кругами как дикого зверя, да и тут оказываюсь вовсе не я — настолько усталым себя чувствую. Прошлую неделю я в самом деле подходил тем улочкам, на которых живут, и которые я называю "первые шаги для самоубийц", потому что все эти улицы выводят к реке, там стоит мост, и на другом берегу — Бельведер, холм и сады, собираются соорудить туннель, чтобы благодаря этому можно было прогуливаться улицами, через мост, под Бельведером. А пока что стоит каркас моста, улица ведет к реке. Но все это просто шутка, потому что всегда гораздо лучше, благодаря которой всегда остается прекрасная возможность через мост взойти на Бельведер, как через реку — в небо.