Письма Кэмптона — Уэсу

Покажи мне подлинную Эстер Стеббинс, искру божественного огня, составляющего ее сущность. Над ее головой не пронеслись еще жизненные бури. Она будет смеяться и создавать из своего смеха поэзию. Если она плакала до встречи с тобою, тем легче ей будет улыбаться. Иногда смех звучит эхом рыдающего мизерере прожитых лет. Люди усмехаются в иронии страдания, улыбаются холодной, вымученной улыбкой смирения. Они смеются ради забвения, смеются, чтобы не умереть от печали. Пожимание плечами, движение губ, одно слово — и жизнь спасена. Лекарство столь же сильное, как и средство от эпилепсии: излечивая судороги, оно превращает больного в идиота. Если наш смех делает нас идиотами, то мы дорого платим за привилегию продолжать наше существование.

Эстер будет смеяться, потому что она счастлива и ей нужно выразить громко свое счастье; ей нечего бояться, что, выражая его, она его потеряет. Передай ей мой привет и торопись проявить себя.

По этому письму ты можешь судить, что я «не болен и не здоров» и что я стремлюсь к далекой судьбе.

Если бы я был не поэтом, а купцом, я чувствовал бы себя иначе.

Дэн.

IV ГЕРБЕРТ УЭС — ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли — Калифорния.

27 октября 19… г.

Читаю ли я еще Вордсворта, стоя на коленях? Хорошо, выясним этот вопрос. Я так давно предвидел этот день и старался избежать его, что теперь встречаю его почти с радостью и распростертыми объятиями. Нет, я больше не читаю Вордсворта, стоя на коленях. Мой ум занят другими вещами. У меня нет на это времени. Я не тот Герберт Уэс, каким был шесть лет назад. Вам следует это знать, как и то, что Герберт Уэс прошедших лет не был тем человеком, каким вы его себе представляли.

На свете нет более трогательной и страшной вещи, чем предубеждения любви. Мы оба — вы и я — страдаем от них. Шесть лет назад, да и раньше, я чувствовал растущую между нами пропасть и страдал. Поддаваясь вашим чарам, я думал, что рожден на свет для бормотания стихов и должен посвятить себя поэзии, что мир прекрасен и все в нем достойно быть воспетым.

Но вдали от вас меня, уже в то время, охватило сомнение, и я смутно понимал, что мы с вами живем в разных мирах. Сначала я смутно предчувствовал это, а при встречах снова подчинялся вашему обаянию и не мог ни о чем думать критически. Вы были правдивы и добры, — думал я, — все, что исходило от вас, было удивительно прекрасно: значит, вы были правы. Вы покорили меня своим очарованием, как покоряли всех, кто вас любил.

Но затем настало время, когда вы не могли помочь мне. Я был одинок со своими ожиданиями, один боролся за их существование. От вас не было ответа. Я не мог услышать ваш голос. Я посмотрел на мир своими глазами; вы парили в прекрасной заоблачной стране, вы были далеко. Возможно, что это случилось потому, что вы слышали голос самой жизни, а я — лишь голос процесса жизни. Но как бы там ни было, вас интересовал мир идей и представлений, а меня — мир явлений и фактов.

К этому надо присоединить и предубеждения любви. Юноша понял различие и скрыл свое открытие; мужчина был слеп и ничего не видел. Тут мы оба заблуждались; но теперь двое взрослых мужчин могут снова поправить дело.