Читаем Письма к Тому полностью

Я позвонил Роберту Орчарду (Orchard = сад по-русски), заместителю театра «ART», где вы блистали. Он сказал, что еще ничего не решено, но он будет рассчитывать возможность вашего выступления, или на один, или два вечера. Я предложил один понедельник поэзии, а другой – твоих любимых ролей, но это, конечно, ты можешь обдумывать, понедельники у них не очень «рентабельны» (мало доходов), и вот почему у нас есть шанс (возможность). Он, конечно, очень уважает тебя (передает «привет» и т. д.), но у них, «бизнесменов», разные обстоятельства, которые не всегда связаны с художеством. Увы! Он очень трезвый человек – это я уважаю при наших условиях – значит, не поднимает надежду человека и потом неожиданно спускает – но я бы сказал, что наши шансы 50/50, что касается одного или двух понедельников.

Что касается преподавания или постановки «Вишневого сада» – шансы – меньшие – не от того, что это не хорошая идея – он сам признает, что у тебя знание, умение, опыт, которые будут очень, очень дорогие и актерам и зрителям, но он боится двух вещей: языкового препятствия и возможности, что «Вишневый сад» не попадает внутри общей учебной программы для студентов в новом году. Он должен все это продумывать и потом предложить план комитету. По-моему, он не очень оптимистичен. Я сказал, что я дам несколько часов в неделю вашей работы, как переводчик, и что устрою это – он уже рассчитывает на это – но, по-моему, общая учебная программа является главным препятствием (почему, не знаю).

Позвонил также Анне Кисельгоф, в Нью-Йорк – мне повезло, п.ч. нашел ее дома – и она, хотя и нервная в начале (много забот в этот день), отеплелась, стала услужливой (helpful). Дала мне телефон в Нью-Йорке одного Дэвида «Eden» («райский сад», по-английски). Этот Eden был очень приятный, сказал, что он даже упомянул вас в предыдущий день (кому?), сказал тоже, что он будет встречаться с представителями «Symphony Space» («Симфоническое пространство») сегодня или завтра, что он предложит концерт поэзии с вами и, может быть, Claire Bloom, американской или английской актрисой, которая любит такие совместные международные дела, будет читать английские переводы. Я ему сказал, что если он не найдет хорошего партнера для вас, я это сделаю (буду читать перевод). Забыл ему сказать, что я тоже «поэт». Он спросил о деньгах, и я ответил, что не знал об этом – я сказал, что ты получила в Женеве, но я заметил, что Нью-Йорк должен был бы дать больше. Что касается последнего, я не большой оптимист, потому что у нас сейчас всё медленно распадается. И даже если он тебя обожает, он «бизнесмен» и – судя по тому, что сказала Анна Кисельгоф – он борется за самосуществование. Но я ему верю, только по голосу – у него была такая теплота насчет вас – что думал, «мы осуществим что-то с ним».

Еще не звонил Andreas Teuber[1], в Театр поэтов. Думаю, что надо ожидать ответ от «ART» – не хочу конфликта (несовпадение) между целями – ты сможешь иметь только один большой концерт в Кэмбридж, и мы должны быть немножко терпеливыми, пока не услышим окончательного решения «ART». (Роберта мне припомнила, что Театр поэтов был не очень надежен в прошлом). Вот пока два варианта.

Это мой «отчет» (report). Мало сделал до сих пор. Но если будет – то будет. Тоже собираюсь написать колледжам (университетам) про вас. Но они сейчас очень бедны. Было бы хорошо, при возможностях, посетить и, может быть, встретиться со студентами, читать – показать себя, создать новую публику. Напишу письма двум колледжам, когда у меня будет время.

Позвоню, когда услышу что-то важное.

Твой сердечный друг, Том.

P.S. В это время не преподаю. Кажется, что моя болезнь испугала управителя департамента (отделения), но я не уверен (sure).

<p>Письмо</p>

23 марта 1991 г.

Том, здравствуйте! Как Вы поживаете? А меня с гастролями занесло на север Испании в город Памлона (не знаю, склоняется ли это название). Это область Наварры в горах. У меня с детства остался в памяти Генрих Наваррский – муж королевы Марго. Но о нем здесь памяти нет. Все, как обычно, в старом городе – река, крепость, церкви, узкие грязные улочки. Местные жители небольшого роста – приземистые и черноволосые, почти не видно маленьких детей. Но в кафе и барах – битком – молодежь. В этом городе, если помните, в какой-то день на улицы выпускают быков и они мчатся по городу за толпой отчаянных, кого-то топчут до смерти. Мы этот аттракцион не застали в несколько дней, но разговоры только об этом. И когда мы играли своего «Бориса Годунова» в огромном средневековом театре – публики было мало: человек 70 на весь огромный зал. У нас в театре появилась поговорка: «малая помплона» или «большая помплона» – в зависимости от количества публики.

Я гуляю. По своей привычке что-то покупаю. Здесь хорошие украшения «под старину» – я уже ношу несколько местных колец – так и выхожу в них в Марине Мнишек.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука