Письма к Тому

В одном из наших представлений я играла фею бабочек. И старшая дочь Бори, Женя, поверила, что я настоящая фея, тем более что у меня была волшебная палочка. С тех пор, когда надо было ее увещевать, Боря набирал мой телефон и соединял Женю с феей бабочек. И я – от феи – давала ей какие-то наставления.

Однажды мы сговорились с Борей, что он придет ко мне в гости с Женей – она очень хотела посмотреть, как живет фея бабочек. Они должны были прийти днем, а утром мне позвонили и сообщили, что умер Сергей Александрович Ермолинский. Мне нужно было мчаться к его жене, чтобы поддержать ее, но отменить визит Бори с Женей я не могла. Тогда я быстро нарезала куски разных блестящих тканей, соединила в середине нитками, и получились бабочки. Они были разбросаны по всей квартире – на цветах, на стене, на потолке. И даже на входной двери снаружи висела огромная бабочка. Я надела платье, на котором были бабочки, поставила на стол чашку с бабочками…

Теперь Женя уже взрослая, она живет в Германии и учится вокалу. Но для нее я так и осталась феей бабочек. Боря Биргер очень часто приглашал меня приехать, но для меня он был слишком связан с Москвой, с кукольным театром, с феей бабочек, с бесконечными посиделками по поводу очередного портрета.

Он, кстати, сделал и мой портрет. Я тогда была очень занята – репетировала «Деревянные кони». Приходила, и он поражался, как я меняюсь: то молодая, а то вдруг – северная старуха. «Я не знаю, какой портрет писать», – говорил Боря. Этот мой портрет теперь в Германии. Еще в Москве его хотел купить один меценат, чтобы подарить Бахрушинскому музею, но Боря слишком быстро уехал. А у меня, чтобы его купить, не было денег.

Письмо

25 июля 1990 г.

Том, это Письмо пишу с оказией. Мой приятель – гениальный композитор Эдисон Денисов (запомните это имя!) – опустит его в Париже. Я что-то плохо себя чувствую последнее время. Хотя, как всегда, была весь май в Крыму в Ялте. Но ряд последних событий выбил, видимо, меня из колеи. В Ялте мне позвонила приятельница и сказала, что умер от сердечного приступа Антуан Витез. Он только что был в апреле в Москве, мы расписали все дни репетиций, назначили день премьеры. Я Вам, по-моему, рассказывала, что у нас был совместный проект – «Федра» Расина. А 20 июля умер другой мой друг – Сергей Параджанов. Вы должны были, наверное, видеть его фильмы. У вас в прокате один назывался «Огненные кони».

И хоть к уходу я отношусь философски, помните у Ахматовой: «Смерти нет, это всем известно, / Повторять это стало пресно, / А что есть – пусть расскажут мне».

А Вы верите в то, что за чертой? И как Гамлет должен воспринимать призрака – как реальность или как больное воображение?

Вы читали Толстого «Отец Сергий»? Я, кстати, снималась в этом фильме. Играла Пашеньку, к которой он приходит в конце. Если читали – помните монолог отца Сергия перед гробом? Если Бога нет – все бессмысленно. И Достоевский продолжает – все дозволено. Мы не успели с Вами спокойно поговорить на эти темы. А в письме, при моей скорописи, ничего не выскажешь путного.

Не знаю, дойдет ли до Вас это Письмо. Денисов, как все гениальные люди, рассеянный, но на него я не в претензии. Обнимаю, Алла.

Ремарка

Познакомилась я с Антуаном Витезом во время первых гастролей «Таганки» в Париже в 1977 году. Витез в то время работал в Бобини́, на окраине города, куда я с моими новыми французскими друзьями ездила смотреть его экспериментальные спектакли.

13 января 1987 года умер Эфрос, а в феврале мы играли его «Вишневый сад» в театре «Одеон» в Париже.

Дарить после спектакля цветы во Франции не принято, их приносят в гримерную перед спектаклем. Моя гримерная, как в голливудском фильме про звезд, была вся уставлена корзинами цветов. После спектакля я лихорадочно стирала грим и мчалась куда-нибудь со своими друзьями – в кафе, в ресторан или просто в гости. Я, кстати, давно заметила, что почти все актеры во всех странах после спектакля спешат – неважно куда, может быть, просто домой. Вероятно, в этом сказывается обычная человеческая деликатность – не задерживать после спектакля обслуживающий персонал, или же свойства и привычки чисто профессиональные – скорее сбросить «чужую кожу» и войти в собственную жизнь.

И вот однажды после «Вишневого сада» ко мне в гримерную зашел Антуан Витез. Как он раздражал меня своим многословным разбором «Вишневого сада» и моей игры! Он говорил об эмоциональных перепадах в роли, которые ему по душе, об экзистенциальной атмосфере сегодняшнего театра… Я устала, знала, что внизу меня ждет Боря Заборов с компанией, чтобы идти вместе в кафе, и поэтому не особенно Витеза слушала – я быстро вытирала грим, отмечая про себя, что по-русски он говорил хорошо – очень жестко, со скороговоркой парижского интеллектуала, но почти без акцента.