Читаем Письма к тетушке полностью

– Разве сопоставима с эдаким типом уверенность, хотя бы в чем, хотя бы в какой бы то мере! – произнес он с чувством. – Варя, заклинаю тебя, остерегись! Он… он бессовестный, пустой человек. Он болван, он всего лишь фразер! Его слова пошлы и искусственны, речи заучены, кроме того что глупы и лживы. Но разве можно его в чем уличить, он самый больший в мире плут, и уж конечно беспримерный подлец. Задай ему неудобный вопрос, он не найдя на него ответа, отнюдь не смутится, только посмотрит на тебя с пренебрежением, будто ты далек и ничего не смыслишь. Так и осмыслить нечего, все в его словах ничтожное и бестолковое. Заметь, его речь – это всегда один сплошной монолог. Его ум не способен к беседе… Эта лекция о гранже, приведшая тебя в такой восторг, знай, что когда-то он при мне уже пересказывал ее одной… слушательнице. И сейчас он опять в моем же присутствии повествует все о том и слово в слово. Какое бесстыдство! И эта сигарета в пример, для сравнения, и «вся эта прелесть» – все, все! Или он держит меня за ничто, за нуль, перед которым ни наврать ни повториться не стыдно, или…

– И справедливо! – сказала я в сердцах. – Ты просто ревнивец! Знай, чтобы не распылять тебе напрасно слов и энергии, знай, что тебе… тебе все равно не умалить его харизмы, – произнесла я тоном безапелляционным, казалось, безусловное и неоспоримое. Но Костю было не угомонить.

– Его харизма на отсутствии совести построена и на нравственной ограниченности.

– Он образован, он знает английский.

– Поверь мне, он знает ровно восемь слов на английском, самых пошлых и отвратительных.

Мое терпение вышло.

– В конце концов, пусть все, что ты о Жене говоришь, будет тысячу раз справедливо, но он не сочинил такой уродливости и не стал ее рекламировать.

Это были жестокие, но честные слова, тетушка, тем не менее, я глубоко раскаялась, только лишь произнесла их. (Я прочла его роман незадолго до нашего похода в «Орешек»; это была моя первая рецензия на его работу.) Костя опустился на бордюр, точно обессилив.

–Это правда, это правда… – повторил он. Мне хотелось как-то его успокоить, но я не находила слов. Молчание продолжалось не более минуты. Он вдруг вскочил на ноги, как будто собравшись с духом, и пустился от меня прочь чуть не бегом. Я думала, больше его никогда не увижу…

Забегая наперед скажу, что я ошиблась, душенька, к великому моему сожалению – нет, и по сей день, мне покоя от этого кровопийцы!

С тем я прекращаю свой репортаж, моя милая, по причине занятости. Можете меня поздравить, я вчера прошла собеседование. Уже завтра выхожу на свою первую в жизни работу; сами понимаете, теперь пока войду в курс дела… Учебу, не волнуйтесь, постараюсь совмещать. Но обо всем потом, потом! А пока желаю вам терпения и не иметь обо мне забот!

Ва́рвара.

P.S. Я вам говорила, что меняюсь! А вы думали, выдумываю?

14 декабря

Воскресенье

Здравствуйте, любезный Николай Антонович! Благодарю вас за напутствие и за труд, что вы взяли на себя, приписав лично несколько назидательных слов в последнем тетушкином письме ко мне. Участие ваше в моей судьбе мной глубоко ценимо. Моя «ветреность», мои «безрассудство и легкомыслие», моя «разболтанность» (очень интересное слово) – все вместе, будьте уверенны, вмиг испарилось, как следствие и по причине вашего неудовольствия. Теперь вы, конечно, и со всем спокойствием, позволите нам с Елизаветой Андреевной поболтать тет-а-тет о делах сугубо женских, разумеется, пустых, что бывает для ушей мужчин, сколько мне известно, весьма обременительным.

Здравствуйте, милая тетушка! Прошу вас лишний раз убедиться в отсутствии Николая Антоновича и дать мне честное слово, что муж ваш отныне и впредь не станет прямым свидетелем нашей с вами переписки. Дядя слишком вспыльчив и нетерпелив, а я, как вам известно, отнюдь не обладаю даром смирения, отсюда: как бы нам с ним скоро не поссориться. Думаю, для всех так будет лучше, если о моем житье-бытье узнавать он будет выборочно и из ваших уст только. NB: не рассудите мою просьбу превратно, я по-прежнему люблю и уважаю вас обоих.

Прежде всего, и в чем вы можете разубедить также и Николая Антоновича – я не «меняю женихов». Ах, если бы только выражение это в моем случае было допустимо, я сочла бы себя первой в мире счастливицей. А так, вопреки всему, в том числе и собственному желанию, я не могу дать четкого определения тем отношениям, что сложились между мной и Женей. Чтобы назвать его «своим» молодым человеком, мне недостает оснований, при этом мы, определенно, «встречаемся». Такая неоднозначность положения для меня, мало сказать, что мучительна; поставить же вопрос ребром – мне не хватает духа. Лучше «так», чем вообще «никак», что бы было для меня сейчас равносильно гибели. Я не драматизирую. Любовь моя невыносима, равно как немыслимо сейчас ее отсутствие.

Перейти на страницу:

Похожие книги