Письма к тетеньке

— Помилуй! каждый день у меня, grace a vous,[38] баталии в доме происходят. Andre и Pierre говорят ему: не читай! у этого человека христианских правил нет! А он им в ответ: свиньи! да возьмет — ты знаешь, какой он у меня упорный! — запрется на ключ и читает. А в последнее время очень часто даже не ночует дома.

— Неужто все из-за меня?

— Не то чтоб из-за тебя, а вообще… Голубчик! позволь тебе настоящую причину открыть!

— Сделай милость, открой!

— Скажи, ты любил хоть раз в своей жизни? ведь любил?

— Наденька! да не хочешь ли ты кофею? пирожков?

— Как тебе сказать… впрочем, я только что позавтракала. Да ты не отвиливай, скажи: любил? По глазам вижу, что любил?

— Я не понимаю, зачем ты этот разговор завела?

— Ну, вот, я так и знала, что любил! Он любил… ха-ха! Вот вы все меня дурой прославили, а я всегда прежде всех угадаю!

— Наденька! да позволь, голубушка, я тебе сонных капель дам принять!

— Ну, так. Смейся надо мной, смейся!.. А я все-таки твою тайну угадала… да!

— Позволь! говори толком: что тебе нужно?

— Да… чего бишь? Ах да! так вот ты и описывай про любовь! Как это… ну, вообще, что обыкновенно с девушками случается… Разумеется, не нужно mettre les points sur les i,[39] а так… Вот мои поручики всё Зола читают, а я, признаться, раз начала и не могла… зачем?

— То есть что же "зачем"?

— Зачем так уж прямо… как будто мы не поймем! Не беспокойтесь, пожалуйста! так поймем, что и понять лучше нельзя… Вот маменька-покойница тоже все думала, что я в девушках ничего не понимала, а я однажды ей вдруг все… до последней ниточки!

— Чай, порадовалась на дочку?

— Уж там порадовалась или не порадовалась, а я свое дело сделала. Что, в самом деле, за что они нас притесняют! Думают, коли девица, так и не должна ничего знать… скажите на милость! Конечно, я потом, замужем, еще более развилась, но и в девицах… Нет, я в этом случае на стороне женского вопроса стою! Но именно в одном этом случае, parce que la familie… tu comprends, la familie!.. tout est la.[40] Семейство — это… А все эти женские курсы, эти акушерки, астрономки, телеграфистки, землемерши, tout ce fatras…[41]

— Да остановись на минуту! скажи толком: что такое у тебя в доме делается?

— Представь себе, не ночуют дома! Ни поручики, ни прапорщик — никто! А прислуга у меня — ужаснейшая… Кухарка — так просто зверем смотрит! А ты знаешь, как нынче кухарок опасаться нужно?

— Ну?

— Вот я и боюсь. Говорю им: ведь вы все одинаково мои дети! а они как сойдутся, так сейчас друг друга проверять начнут! Поручики-то у меня — консерваторы, а прапорщик — революционер… Ах, хоть бы его поскорее поймали, этого дурного сына!

— Наденька! перекрестись, душа моя! разве можно сыну желать… Да и с чего ты, наконец, взяла, что Nicolas революционер?

— Сердце у меня угадывает, а оно у меня — вещун! Да и странный какой-то он: всё "сербские напевы" в стихах сочиняет. Запрется у себя в комнате, чтоб я не входила, и пишет. На днях оду на низложение митрополита Михаила написал… А то еще генералу Черняеву сонет послал, с Гарибальди его сравнивает… Думал ли ты, говорит, когда твои орлы по вершинам гор летали, что Баттенберг… C'est joli, si tu veux:[42] "орлы по вершинам гор"… Cependant, puisque la saine politique.[43]

— Еще бы! об этом даже циркуляром запрещено.

— Вот видишь! и я ему это говорила! А какой прекрасный мальчик в кадетах был! Помнишь, оду на восшествие Баттенбергского принца написал:

И Каравелова крамолу
Пятой могучей раздавил.

До сих пор эти стихи не могу забыть… И как мы тогда на него радовались! Думали, что у нас в семействе свой Державин будет!

"Индюшка" поднялась, подошла к зеркалу, в один миг откуда-то набрала в рот целый пучок шпилек и начала подправляться. И в то же время без умолку болтала.

— А как бы это хорошо было! Одну оду написал — перстень получил! другую оду — золотые часы получил! А иной богатый купец — прямо карету и пару лошадей бы прислал — что ему стоит! Вот Хлудов, например — ведь послал же чудовских певчих генералу Черняеву в Сербию… ну, на что они там! По крайней мере, карета… Словом сказать, все шло хорошо — и вдруг… Можешь себе представить, как я несчастна! Приду домой — никого нет! Кричу, зову — не отвечают! А потом, только что забываться начну — шум! Это они между собой схватились! И всё это с тех пор! Как только эта проверка у нас началась, ну, просто хоть из дому вон беги! Представь себе, в комнатах по три дня не метут! Намеднись, такую рыбу за обедом подали — страм!

Разумеется, я боялся громко дохнуть, чтоб как-нибудь не спугнуть ее. Я рассчитывал таким образом: заговорится она, потом забудет, зачем пришла, — и вдруг уйдет. Так именно и случилось.