Письма к сыну

— За какой солью? — удивляется опять Вовка. Ему кажется, что нас он просто разыгрывает. За дядей Ваней это случается. Но тот сидит хмурый, печальный. И опять трубку табаком набивает.

— На соль тогда, ребятки, все можно было купить, обменять. Даже хлеба наменивали — вот она, матушка. Без нее никуда. А с ней и голод — не голод. А ехать надо было, обязательно надо. Дуня у нас уже опухла, да и я еле ноги таскал. Ну отец и собрался. Пароход ходил у них прямо до Астрахани, а там и соль достают. Но отец отлучиться с парохода не мог — механика-то кто же отпустит. Вот и поехала с ним наша мать. И Фильку тоже с собой забрали, тому два года всего — такого малыша разе бросишь. А я остался в дому за хозяина, да на мне еще Дунюшка. А чтоб мы не умерли, не опухли совсем — нам три селедки положили. А чего — три селедки. Потом мать поцеловала нас, пошептала молитву, и вот уж ворота скрипнули, а я даже реветь не могу. Слезы-то у нормальных, а я уж от слабости да от страху — какой же нормальный… Ну вот и осталась та парочка — гусь да гагарочка. Селедку-то я на шесть раз разрезал, и три раза в день мы по кусочку съедали. Дуня прямо съедала до каждой косточки, а я кости-то незаметно откладывал. Потом клал их в мисочку и заливал холодной водой. С этим кушаньем я в сарай отправлялся и начинал кормить Мушку. У нас собака такая была, я ее хотел сохранить. А потом брал ведерко и уходил за водой… Легко сказать — уходил. Ноги-то тоже распухли. И не шагают, как тумбы. Но ничего. Без воды мы с сестрой не сидели. За нее, правда, сильно боялся. Она уж от слабости больше спала. Я тоже подвинусь к ней, рядом лягу. Комната наша была пустая, давно все было продано и проедено. Так что двери не запирались совсем. Заходи с улицы и бери нас живьем. Только кому мы такие, у всех свое горе, не надо чужое… Вы уж спите, поди? А я разболтался.

— Что вы, дядя Ваня! Интересно рассказываете…

— Интерес-то, Витя, худой. Как-то дошел я до самой пристани. Сел на бревно, дальше идти не могу. Ну, думаю, передохну маленько да поглазею. А на пристани так и клокочет народишко. А чуть подальше стоит пароход. Все машины у парохода работают, и из трубы идет дым. Народ, видно, в Сибирь собрался. Тогда все бежали от голода. Умирать нету охотников… Ну вот — возле меня целая семья крутится. Как теперь вижу: высокий старик у них за хозяина, да двое детей у него — оба парни здоровые, прилично одетые. Да две невестки с дитями. Да впридачу к ним — слепая старуха, видно, жена старика. Они ее куда-то послали с девчонкой. Наверно, специально послали, а сами стали что-то советовать. Денег-то на билет у них не хватало, и дети настаивали, чтобы старуху не брать. Зачем, мол, тащить за собой эту старую да слепую. Она и сама скоро помрет. Старик сильно, правда, противился и стыдил сыновей. Тогда сыновья ему прямо отрезали: «Не хочешь если по-нашему, тогда и сам оставайся. А мы из-за вас подыхать не будем. Нам своих детей еще подымать». Старик как это услышал, так и заревел. Но скоро и старуха вернулась с маленькой девочкой. Сыновья опять зашептались между собой. Потом старик к жене обратился: «Ты, Катерина, здесь обожди. Я побегу и наши мешки погружу. Да еще билет один надо». А старуха голову подняла: «А сыновья-то где? Они бы грузили все и таскали?» Но старик опять сказал ласково: «Дети из-за билета хлопочут, а ты сиди здесь, не спеши. Мы возьмем билет и придем за тобой». А сыновья уже машут руками и зовут к пароходу. Вот и первый гудок, вот и другой. Старик бросился к старухе и поцеловал ее. А сыновья прямо глотку дерут, сильно нервничают. Ну вот все забежали на палубу. И старик тоже успел… Нет, не могу я, ребятки, даже теперь душу рвет… Вот уж пароход стал отчаливать, а старуха все ждет и ждет. А пароход опять загудел, и сразу лицо ее вытянулось. Она громко охнула и вдруг протянула руку вперед: «Где ты, Василей! Васи-и-илей!!» Но крик ее никому не был нужен. Вот он какой, голод, ребятки. Родну мать бросали да не жалели. Лишь бы себя спасти…

Костер прогорел, и я стал подбрасывать в огонь сухих палок, и скоро опять пламя взметнулось и разрезало тьму. А Вовка сидел неподвижно, как будто дремал, а я рассматривал звезды. Их было так много, что я скоро сбился со счета. Потом повернул лицо к дяде Ване.

— А как же соль-то? Не привезли?