Письма к провинциалу

Поэтому — то Диана, близкий наш друг, думал доставить нам удовольствие, отметив, какими ступенями дошли до этого. Я имею в виду пятую часть тр. 13, где говорится, «что прежде древние схоластики утверждали, будто сердечное сокрушение необходимо немедленно после совершения смертного греха, но потом стали думать, что обязаны к нему только в праздничные дни, а еще позднее, что только в том случае, когда какое — нибудь великое бедствие угрожает всему народу; по мнению других, не следовало его откладывать надолго, когда приближаешься к смерти;

но наши отцы Уртадо и Васкес превосходно опровергли все эти мнения и установили, что сердечное сокрушение обязательно лишь в том случае, если нет другого средства получить отпущение или же на смертном одре». Но, чтобы проследить дальше историю чудесного развития этого учения, я прибавлю, что отцы наши, Фагундес (Ргаес. 2, т. 2, г. 4, Ms 13), Гранадос (ч. 3, пр. 7, расс. 3, отд. 4, М° 17) и Эскобар (тр. 7, пр. 4, № 88 в Практике нашего Общества), решили считать сердечное сокрушение необязательным даже при смерти, поскольку, говорят они, если бы душевной скорби с причащением было недостаточно при смерти, то отсюда следовало бы, что вообще недостаточно душевной скорби с причащением». А наш ученый Уртадо (De Sacr., от. 6), приведенный Дианой (ч. 5, тр. 4, Miscett. рубр. 193) и Эскобаром (тр. 7, пр. 4, Ms 91), идет еще дальше; слушайте: «Достаточно ли одного сожаления о грехе, которое испытывают лишь вследствие причиненного им временного зла, как, например, потери здоровья или денег? Следует различать. Если не считают данное зло ниспосланным от Бога, сожаления недостаточно, но если зло это принимают как ниспосланное Богом, — ибо всякое бедствие, кроме ipexa, действительно, говорит Диана, ниспосылается Им — такого сожаления достаточно. Эскобар говорит то же в Практике нашего Общества. Наш отец Франциск Лами также защищает аналогичное утверждение (тр. 8, расс. 3, № 13).

— Вы меня удивляете, отец мой, ибо я не вижу в этой душевной скорби ничего, кроме самого естественного; и, таким образом, грешник стал бы достойным отпущения без всякой сверхъестественной благодати. А между тем кто же не знает, что это — ересь, осужденная на соборе[177].

— Я тоже думал было, как вы, — сказал добрый патер, — между тем должно быть не так. Потому что наши отцы из Клермонской коллегии утверждали в своих тезисах 23 мая и 6 июня 1644 г. (кол. 4, № 1): «душевная скорбь может быть святой и довлеющей для приготовления к таинству причащения, если она и не сверхъестественна»; и в августовском тезисе 1643 г., что «одной только естественной душевной скорби достаточно для причащения, лишь бы она была искренна: Ad sacramentum sufficit attritio naturalis, modo honesta». Вот и все, что можно сказать, разве только прибавить еще следствие, которое легко вытекает из этих оснований, именно: сердечное сокрушение не только необходимо для причащения, а напротив, даже вредно тем, что оно само смывает грехи, не оставляя ничего для действия таинства причащения. Это и говорит наш отец Валенсия, знаменитый иезуит (т. 4, расс. 7, в. 8, стр. 4): «Сердечное сокрушение вовсе не необходимо, чтобы получить главное действие таинства причащения; а напротив, оно скорее препятствует этому: imo obstat potius quominus effectus sequatur». Больше и желать ничего не остается в пользу учения о душевной скорби.

— Совершенно верно, отец мой, но позвольте мне высказать вам свое мнение по данному вопросу и показать, к какой крайности ведет рассматриваемое учение. Когда вы говорите, что достаточно душевной скорби, порожденной одним только страхом пред муками, вместе с причащением для оправдания грешников, не следует ли из этого, что можно всю свою жизнь искупать грехи таким образом и спастись, следовательно, не любя Бога в течение всей жизни? Интересно, осмелились бы ваши отцы защищать это мнение?