Письма к провинциалу

Давно Вы трудитесь, стараясь найти какое — нибудь заблуждение у Ваших противников, и я уверен, что Вы в конце концов сознаетесь: нет ничего труднее, как выставить еретиками людей, которые не причастны ереси и больше всего избегают впасть в ересь. В последнем Письме своем я показал, сколько ересей приписывали Вы им, одну за другой, не будучи в состоянии найти такую ересь, в которой могли бы обвинять их продолжительное время. Так что Вам ничего не осталось больше, как только обвинить их в ереси за отказ осудить «смысл Янсения», как Вам того хотелось бы, то есть без объяснения самого смысла. Не хватало, значит, у Вас ересей, которыми Вы могли бы попрекнуть их, если Вы дошли до этого. Ведь кто же слышал когда — либо о такой ереси, которую нельзя выразить. Поэтому нетрудно было и возражать Вам, поставляя на вид, что» если у Янсения нет заблуждений, осуждать его несправедливо; если же они есть у него, Вы должны предъявить их, чтобы люди знали, по крайней мере, что осуждают. Однако Вы никогда не соглашались на это, а старались подкрепить свои притязания декретами, которые не приносили Вам никакой пользы, поскольку в них вовсе не объяснялось, что такое этот «смысл Янсения», будто бы осужденный в виде упомянутых пяти положений. А это — вовсе не средство, способное покончить ваши споры. Если бы вы с той и другой стороны согласились относительно истинного смысла Янсения, а разногласие ваше состояло в том, есть ли у него ересь или нет, тогда приговор, устанавливающий наличие ереси в рассматриваемом смысле, действительно, затрагивал бы сущность вопроса. Но, когда идет великий спор о том, что сам смысл Янсения обозначает, и одни видят в нем только учение св. Августина и св. Фомы, а другие находят еретическое учение, но не объясняют, какое именно, очевидно, что конституция, не говорящая ни слова о данном разногласии, а осуждающая только смысл Янсения вообще, не объясняя его, ничего не решает относительно спорного вопроса.

Вот почему Вам сто раз говорили, что, так как спор идет только о факте, Вам никогда не удастся его завершить иначе, как объяснив свое понимание слов «смысл Янсения». Но, так как Вы все время упорно отказывали в этом, я заставил Вас наконец высказаться моим последним Письмом, дав понять, что не без тайного умысла затеяли Вы добиться осуждения означенного смысла без объяснения его, что у Вас есть замысел обратить в свое время это неопределенное осуждение в осуждение учения о действенной благодати, доказывая, будто оно не что иное, как то же учение Янсения, и последнее Вам нетрудно будет сделать. Это поставило Вас перед необходимостью отвечать. Ведь если бы Вы опять стали с упорством уклоняться от объяснения данного смысла, то самым непроницательным людям стало бы ясно, что Вы в самом деле замышляете только против действенной благодати, а это было бы окончательным посрамлением для Вас при том благоговении, с которым церковь относится к столь священному учению.

Итак, Вы вынуждены были высказаться, и Вы высказались в своем ответе на мое Письмо, в котором я четко сформулировал тезис: «если у Янсения есть какое — нибудь учение относительно осужденных пяти положений, кроме учения о действенной благодати, тогда у него нет защитников, а если у него нет другого учения, кроме учения о действенной благодати, у него нет заблуждений». Отрицать этого Вы не могли, отец мой. Но Вы прибегли тут к следующему различению (стр. 21): «Чтобы оправдать Янсения, — говорите Вы, — недостаточно сказать, что он держится только учения о действенной благодати, потому что это учение можно понимать двояким образом: во — первых, согласно с Кальвином, еретически, а именно, что воля, побуждаемая благодатью, не имеет возможности противиться ей; во — вторых, ортодоксально, согласно с толкованием томистов и сорбоннистов, которое основано на началах, установленных соборами, а именно, что действенная благодать управляет волею таким образом, что последняя всегда имеет способность противостоять ей».