Письма к матери из Крыма (1854–1857 гг.)

Поверьте же мне, что при том состоянии здоровья, каково мое, я не должен ничего так бояться, как дурного образа жизни и… особенно климата. Здешним я пока, за неимением лучшего, доволен; однообразная жизнь моя, конечно, скучна, но я утешаю себя занятиями и тою мыслию, что это все заплатится мне, как уже не раз было заплачено. Вы пишете, что одна капля крови моей заставит вас никогда не простить моего вступления на службу; а потом прибавляете тут же, что ваше одно желание видеть меня здоровым и счастливым. Счастливым и даже довольным я себя не назову; но назову себя спокойным пока, а кровь моя… что вам в ней? Во-первых, медиков никогда почти никто не убивает; а во-вторых, я сейчас дал бы себя ранить (даже в лицо! конечно, не слишком уродливо), если бы знал, что за это я буду в состоянии хоть несколько лет прожить немного по-своему. А главное дело – не думайте много обо мне, если можете; поезжайте в Москву, в Петербург, старайтесь рассеяться. А со мной что будет, то будет… Невозможно предполагать, чтобы вся жизнь была из одного труда да неудач. Бог даст, и выйдет что-нибудь.

24 декабря.

Вчера хотел вам написать очень много, но пришел ко мне здешний священник и промучал меня до 10 часов вечера рассказами и расспросами о своей болезни! Нынче уже поздно, и я едва успею докончить кой-как письмо.

Завтра праздники начинаются, а у меня и похожего на отдых не будет; не сегодня-завтра пришлют 200 человек больных. Впрочем, я рад не иметь времени оставаться наедине сам с собой, раздражение мое против плохого здоровья моего, безденежья (то есть в смысле неимения больших денег) и невозможности заниматься по своему вкусу так велико, что заботы дают даже отраду, заставляют не думать о своих личных делах. Потому-то я чувствую себя лучше, чем в Москве, где дела у меня не было. Прощайте, дружок мой… Как бы я рад был с вами пожить, но только при хороших условиях с моей стороны! Вы думаете, что мне вздыхалось из корысти по вашему флигелю; напрасно! просто о вас вздыхалось. Прощайте, целую вас. У тетушки целую ручки. Будьте здоровы и поезжайте веселиться в Москву; отчего вы не возьмете Лизу Высоцкую для тетеньки? Тогда бы вы были свободнее. Если вы будете в Москве, письма мои будут тогда доходить к вам аккуратнее. Оттуда я скорей всего получаю ответы.

1855 г. Янв. 3. Еникале.

Очень рад, что могу писать Вам в Москву; верно, теперь мои письма будут доходить скорее. От Вас же, мой друг, опять недели с 2 нет писем. Последнее Ваше письмо было то, в котором Вы сообщаете мне, что сбираетесь в Москву и даже в Петербург с какими-то планами. Не знаю, какие это планы, но лучше всяких планов будет приезд сюда весной. Дивизионный доктор, который обещал мне перевод в Керчь, был на днях у нас в гошпитале, очень любезно спросил у меня, когда Вы будете сюда (он узнал о том, что я Вас жду, от нашего смотрителя, с которым я давно еще советовался насчет квартиры и т. п. предметов), и когда я отвечал, что не ранее весны, он отвечал: будьте уверены, что я постараюсь сделать то, о чем Вы меня просили. При том еще имел деликатность говорить все это по-французски и в самых неясных выражениях, чтобы главный лекарь мой не мог понять, о чем идет речь. Вот единственная новость, заслуживающая названия новости. Остальное нисколько не стоит внимания. Разве то еще, что раненых привезли из Феодосии человек 200, которых мы с главным доктором разделили пополам.