Письма к детям

Ты, наверное, опечалишься, удивишься и, может быть, даже не поверишь, когда узнаешь, какой странной болезнью я заболел с тех пор, как ты уехала. Я послал за доктором и, когда он пришел, сказал ему: «Дайте мне какого-нибудь лекарства от усталости». Доктор возмутился: «Что за глупости! Вам не требуется никакого лекарства! Отправляйтесь-ка лучше спать!» Но я ответил: «Нет, у меня не такая усталость, при которой нужно спать. У меня усталость на лице». Доктор слегка нахмурился и сказал: «Вы правы. У Вас устал нос. Те, кто задирает нос кверху, очень любят спорить». Я не согласился с доктором: «Нет, нос у меня не устал. Может быть, волосы устали?» Доктор нахмурился еще больше и сказал: «Теперь мне все понятно. Вы так плохо играли на фортепиано, что волосы у Вас встали дыбом, а поскольку это нелегко, то они очень устали». «Нет,— поспешил я заверить доктора,— я не играл на фортепиано и не убежден, что у меня устали именно волосы. Скорее усталость ощущается где-то между носом и подбородком». Доктор стал совсем хмурым и спросил меня: «Не ходили ли Вы на подбородке?» «Нет»,— ответил я. «Не знаю, что и думать,— сказал доктор,— это очень серьезный случай в моей практике. Может быть у Вас устали губы?» «Ну конечно же! — закричал я.— Именно губы». Доктор сделался мрачным и сказал: «Вам не следовало раздавать столько поцелуев». «Но ведь я послал лишь один поцелуй своей знакомой — маленькой девочке»,— возразил я. «Постарайтесь припомнить поточнее. Вы уверены, что это был лишь один поцелуй?» Я подумал и ответил: «Может быть, их было одиннадцать». «Вам не следует посылать ей больше ни одного поцелуя до тех пор, пока Ваши губы не отдохнут»,— сказал доктор. «Что же мне делать? — спросил я,— ведь я должен этой девочке еще сто восемьдесят два поцелуя». Доктор так опечалился, что слезы брызнули у него из глаз, и посоветовал: «Пошлите их в коробочке». И тут я вспомнил о маленькой коробочке, которую некогда купил в Дувре и думал подарить какой-нибудь маленькой девочке. Я уложил все поцелуи в коробочку и отправил ее по почте. Напиши, получила ли ты их или они потерялись по дороге.

Если бы я хорошенько подумал обо всем, пока ты была здесь, я непременно отметил твой рост у притолки, там, где отмечен рост Экси и других моих маленьких друзей. Пожалуйста, сообщи мне твой рост (без туфель), и я сделаю отметку на двери хотя— бы теперь.

Надеюсь, что ты отдохнула после тех восьми снимков, на которых я запечатлел тебя.

Любящий тебя друг Льюис Кэрролл

Берти Куту

Честнатс, Гилдфорд 9 июня [1877 г.?]

Мой дорогой Берти!

Я был бы очень рад исполнить твою просьбу и написать тебе, но мне мешает несколько обстоятельств. Думаю, когда ты узнаешь, что это за обстоятельства, ты поймешь, почему я никак не смогу написать тебе письмо.

Во-первых, у меня нет чернил. Не веришь? Ах, если бы ты видел, какие чернила были в мое время! (Во времена битвы при Ватерлоо, в которой я принимал участие простым солдатом.) Стоило лишь налить немного чернил на бумагу, как они сами писали все что нужно! А те чернила, которые стоят на моем столе, настолько глупы, что даже если ты начнешь писать слово, они все равно не сумеют его закончить!

Во-вторых, у меня нет времени. Не веришь? Ну что ж, не верь! Ах, если бы ты знал, какое время было в мое время! (Во времена битвы при Ватерлоо, в которой я командовал полком.) В сутках тогда было 25 часов, а иногда 30 или даже 40 часов!

В-третьих (и это самое важное), я очень не люблю детей. Почему, я не знаю, но в одном я уверен: я терпеть не могу детишек точно так же, как другие не терпят кресло-качалку или пудинг с изюмом! Не веришь? Я так и думал, что ты не поверишь. Ах, если бы ты видел, какие дети были в мое время! (Во времена битвы при Ватерлоо, в которой я командовал всей английской армией. Звали меня тогда дюком{12} Веллингтоном, но потом я подумал, что столь длинное имя — дело слишком хлопотное, и изменил его на «мистер Доджсон». Это имя я выбрал себе потому, то оно начинается с той же буквы, как и слово «дюк».) Теперь ты и сам видишь, что написать тебе я никак не могу.

Есть ли у тебя сестры? Я не помню. Если есть, то передай им привет от меня. Я очень признателен твоим дяде и тете за то, что они позволили мне оставить фотографию.

Надеюсь, ты не будешь разочарован, не получив письма от

любящего тебя друга Ч. Л. Доджсона.

Минелле Уилкокс

Истберн, Гранд Парейд, 44, Гросвенор Хаус 14 июля 1877 г.

Дорогая Нелла!

Если бы Истберн был всего лишь в миле от Скарборо, то я бы непременно наведался к тебе утром, но до тебя так далеко! По набережной вчера бегала туда и обратно маленькая девочка, всякий раз останавливаясь возле того места, где сидел я, и, взглянув на меня, убегала. Когда она проделала это раз шесть, я улыбнулся ей, она улыбнулась мне в ответ и убежала. В следующий раз я протянул ей руку и, когда мы обменялись рукопожатием, спросил:

— Не дашь ли ты мне кусочек водоросли? Она ответила:

— Нет! — и убежала.

В следующий раз я спросил: