Письма к даме, но не о любви: Пётр Чаадаев (СИ)

Выяснилось, что Некрополь (Некрополис) — это Москва, по мнению автора. Письма — скорее всего имитация переписки, хотя биографы и называют имена около пяти дам, которым они якобы посвящены. Чаще всего звучит имя адресатки Е.Д.Пановой, хотя те же авторы не скрывают, что до публикации в «Телескопе» она об этих письмах ничего не слышала. Что же это означает? Что письма были написаны и не отправлены? Или, что дама-адресат — просто «воображаемый друг», с которым Пётр Яковлевич делился самым сокровенным? Или что-то ещё? Но что? Стремление создать интригу для читателя? Но Чаадаев семь лет не публиковал письма, а только давал читать их списки друзьям. Тогда зачем, для чего он сохранил эпистолярную форму, если мысли любому философу удобнее излагать в трактате?

Был момент, когда я уже решила, что он таким образом стремился защититься от цензуры, если письма случайно попадут не в те руки. Ведь в личной переписке существует то, что в наше время называется «междусобойчик», когда друзья и близкие знакомые общаются, не проговаривая конкретных фактов и имён. Но позже, когда я уже прочитала все Письма, я поняла, что это не так...

Правда оказалась в том, что Чаадаев предпочитал проповедовать, а не доказывать свою точку зрения, а все его попытки философствовать — с третьего по шестое письмо включительно — были очень слабыми. А ещё он не страдал объективностью и пользовался только теми источниками и фактами, которые подтверждали его точку зрения, спокойно закрывая глаза на всё остальное. Именно поэтому имитация переписки была для него самой удобной формой изложения мыслей, не требующая дефиниций, строгих доказательств и серьёзной аргументации.

ВТОРОЙ. Ещё один сюрприз состоял в том, что Письма были написаны по-французски, а опубликованное первое письмо было переведено не автором. По поводу имени переводчика спорят до сих пор, называют В.Г.Белинского, А.С.Норова и Н.Кетчера. Но мне было интереснее другое: не кто, а почему. Почему Чаадаев сам не перевёл на русский язык свой труд? Ведь только автор умеет по-настоящему чувствовать своё произведение, только так можно избежать расхождений и кривотолков...

Однако выяснилось, что Чаадаев просто-напросто с трудом писал по-русски, да и чтение русских текстов не доставляло ему удовольствие — предпочитал французские. Конечно, можно в этом винить его традиционное для той поры дворянское образование, но это было бы лукавством. Дело в том, что после войны 1812 года в России был мощный всплеск патриотизма, который привлёк внимание, в том числе и дворянской молодёжи, к русской культуре. Так что же Пётр Яковлевич, что же он не проникся? А вот не проникся! Не верил он в Россию и в 1823 году уехал в Европу, сообщив друзьям и родным, что уезжает навсегда... Но через три года вернулся. Почему? Убедительного ответа на этот вопрос я у биографов не нашла, так что можно только гадать: то ли не прижился, то ли испугался, что со здоровьем стало совсем плохо и вернулся умирать на Родину, то ли, будучи масоном, выполнил прямое распоряжение своего духовного начальства.

ТРЕТИЙ. А ещё оказалось, что первое письмо Чаадаева вовсе не было вызовом николаевскому режиму! Единственная фраза, касающаяся характера русских правителей, звучала там так:  «Сначала – дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть»... Только одна фраза.

В действительности пафос письма Чаадаева был направлен прежде всего против   Русской православной церкви и славянофилов. Так почему же прореагировало правительство, а не они? Почему же они промолчали?... А они не промолчали, просто нам в школе об этом не рассказывали!

«Митрополит новгородский и санкт-петербургский Серафим написал о статье Чаадаева Бенкендорфу, что все, «что для нас, россиян, есть священного, поругано, уничижено, оклеветано… с оскорблением как для народной чести нашей, так для правительства и даже для исповедуемой нами православной веры» (1). После чего и началось расследование...

Славянофилы пошли другим путём. «Хомяков Алексей Степанович (1804-1860), признанный глава славянофильства, вслед за прочтением стал готовить уничтожающее громовое опровержение. Но только разнеслась весть о наказании Чаадаева, он своему намерению не дал хода, утверждая при этом, что «и без него уже Чаадаеву достаточно неучтиво отвечали». Отказ от блистательной победы над сильным противником следует оценивать как нежелание публиковать на него очередной «донос». Поэтому Хомяков подготовил для «Московского наблюдателя» более корректное опровержение, зато и не предполагающее правительственных наказаний, названное А. И. Тургеневым «слабым», «частным», «домашним», вовсе не похожим на ту жесткую полемику между противниками-приятелями Чаадаевым и Хомяковым, которая велась в культурных салонах» (2).