Письма из Сербии

- И вот этот солдат - волонтер...

- Нет, разница!

- Никакой разницы нет...

- Нет, уж извини, большая разница!

- Никакой нет разницы, - ты теперь солдат, и он солдат... Какая же разница?

- И очень большая разница! Он свинья, а я...

- А ты что?

- А я со свиньей не хочу быть вместе, вот и все! Черт их возьми! в казарму?! Я еду на свой счет...

- Да ведь ты в солдаты идешь-то? Ведь ты солдат - ну, и иди в казармы... бери ружье!

Многие поистине с удивлением узнавали, что между одним солдатом и солдатом другим, третьим - нет никакой разницы в правах и обязанностях и что быть волонтером - значит быть солдатом, значит переносить все трудности военной жизни. У иных, по-видимому, образовалось представление о вочонтере, как о существе, решительно ничем, никому и ни перед кем не обязанном: иному казалось, что раз он пошел в волонтеры, так это значит, что он получил право отклонять от себя какие бы то ни было обязанности, пользуясь, напротив, всевозможными правами.

- Я волонтер! - кричал один доброволец на начальника партии, к которой он был причислен: - мне никто не имеет пр-рава приказывать.

Многие из этих господ, свирепствовавшие все три тысячи верст своей дороги, полагали, что все это "еще не то", не настоящее, гак, от скуки, "в дороге", а что вот в Белграде - так там уже только держись, что начнется...

А в Белграде-то именно - все это и прекращалось.

На пароходной пристани при встрече добровольцев обычно не бывало никакой толпы, ни криков, ни оваций.

Захлопотавшиеся члены "Красного Креста" почти молча вели прибывших добровольцев в небольшой домик, построенный на берегу, отделяли офицеров от рядовых, складывали вещи тех и других на полу и рядовых уводили в казармы, а офицеров в гостиницу - но тоже пешком. Наши ждали извозчиков, даже не простых извозчиков, а каких-то княжеских карет, в которых их повезут по трактирам и гостиницам, а тут иди пешком по темному, мертво спящему, плохому городу, по плохой мостовой, напоминающей наш уездный город, в такие гостиницы, где не только ничего не достанешь в такую пору (ночью), но и не достучишься - все спят и, по-видимому, ухом не ведут, что приехали какието великолепнейшие люди.

Такой сухой прием, крайне неприятный тем, кто рассчитывал в Белграде "развернуться", вообще довольно уныло действовал на всякого русского. Уныло действовал и самый вид этого небогатого городка и эти похороны с музыкой, встречаемые почти тотчас же по приезде... Вся веселая сторона волонтерства была уже изжита в России - здесь приходилось сейчас же браться за дело, и русскому становилось с первых же дней скучновато в Белграде: так был резок переход от ожидания дела к самому делу, к его сухой, прозаической стороне. Всем без исключения - и искренним и неискренним добровольцам - было скучно. Одни начинали поднимать свой дух возлияниями, результатом которых оказывались скандалы и всевозможные безобразия, другие рвались поскорее в армию, и вот тут-то, как на грех, сейчас и являются те местные затруднения, о которых я намереваюсь поговорить в этом письме.