Письма из пещер и дебрей Индостана

Оскорблённый мисс Б*** бабу пошёл на отчаянное средство и – явился её и нашим спасителем. Он побежал с Нараяном в поле и принёс целую охапку травы под названием кузимах. Эта трава, имеющая свойство крапивы, покрывает тело вследствие одного лёгкого прикосновения к ней сыпью и ужасными волдырями. Не говоря ни слова, он попросил меня надеть перчатки и растирать ноги больной кузимахом. У самого у него лицо и руки мгновенно вздулись как пузырь, но он не обратил на это внимания. Признаюсь, я исполнила возложенное на меня поручение со злобным рвением. Я почему-то надеялась… чувствовала, что такур не допустит до такого трагического конца, каким явилась бы смерть англичанки во время нашего путешествия, а доставить ей неприятный, но благодетельный зуд в продолжение нескольких дней мне было весьма с руки. Чрез пять минуть втирания ноги англичанки превратились в кровавые волдыри, но зато сама она открыла глаза и имела удовольствие заметить (по крайней мере я надеялась), как за ней ухаживает «сын презренной расы». Но бабу не ограничился этим: тогда как с девяти часов вечера У***, её соотечественник, под предлогом нездоровья и усталости, залёг спать в соседней комнате, маленький бенгалец не оставлял её ни на минуту. Один он переменял ей головные примочки изо льда, который наконец под вечер и вследствие нашей телеграммы был прислан из Агры, и ушёл от неё лишь на другое утро, когда с первым поездом приехал вслед за льдом и врач англичанин.

Узнав о странном лекарстве бабу, доктор фыркнул себе что-то под нос, но объявил, что и кузимах хорош, как и всякое другое отвлекающее кровь от головы средство. Приказав везти пациентку назад в Агру, а по выздоровлении тотчас же назад в Бомбей, он взял 50 рупий и отправился в ожидании обратного поезда завтракать, попросив У***, en passant,[184] чтоб эти «негры» ему не мешали. У***, чувствуя, что я гляжу на него, сильно покраснел, но обещал – не сделав ни малейшего замечания. Он ехал с ней, так как нельзя же было отпустить её в таком состоянии одну, а нам невозможно было уехать, не повидавшись со свами Дайанандом.

Но вернёмся на несколько часов назад. Накануне, под вечер после катастрофы и когда больная уснула, четверо нас: такур, полковник, Нараян и я, собрались вместе за маленьким садиком станции, у разбитых для нас палаток. Палатки принадлежали такуру, появились в несколько минут, словно вызванные волшебством из-под земли, и были весьма курьёзны. В другое время их внутреннее устройство, где находился кругом и коридорчик, и спальная, и гостиная, и даже комнатка для ванны, привлекли бы всё внимание нашего любознательного президента, особенно их вполне восточная меблировка. Но в настоящую минуту нашего рассказа он был слишком взволнован. Его занимала лишь одна мысль – об ответственности его положения как президента Общества; мысль, что компания наша расстраивается, и один из членов её, как бы ни был он виноват, находится в опасности. Неизвестность будущего и искреннее огорчение ввиду фактической невозможности помирить два столь противоположные элемента в управляемом им и доверенном ему Обществе, как чванные англичане и туземцы, которые, как огонь и вода, лишь шипели при малейшем соприкосновении, всё это не давало ему покоя. И он шагал, бедный полковник, в величайшем смущении, прогуливаясь взад и вперёд пред навесом средней палатки, где такур, спокойный и безмятежный, как и всегда, курил у дверей на ковре.

– Не волнуйтесь, полковник; она не умрёт, – равнодушно заметил такур.

– Нет!.. вы даёте мне в том слово, мой дорогой такур? – воскликнул обрадованный американец.

– Давать слово в жизни или смерти больной особы, не будучи врачом, было бы слишком дерзким с моей стороны, – возразил раджпут, смеясь. – Но, судя по долголетнему опыту, если она пережила первые полчаса и к солнечному удару не присоединились симптомы другой какой болезни, то, конечно, главная опасность миновала…

Американец поднял на него свои ясные голубые глаза и, задумчиво пощипывая бороду, покорно заметил:

– Мы приехали в Индию за 10 000 миль изучать психологию и всё касающееся духовного человека… и… по вашему зову. Мы вас выбрали нашим гуру,[185] а теперь, когда мы нашли в вас одном воплощение «тайной науки», неужели теперь вы отвернётесь от нас?

В голосе нашего президента зазвучала очень грустная нотка. Такур быстро взглянуть на него и, помолчав, отвечал уже совершенно спокойно и даже ласково:

– Я действительно посвящён в то, что у вас называют гупта-видьей – тайными науками…

– Вам известны эти науки? Вы наконец решаетесь сознаться в этом хоть пред нами – вашими невежественными, но всею душой вам преданными учениками?