Письма из пещер и дебрей Индостана

– Сердиться на вас, мой бедный Нараян? За что же мне сердиться; ведь вы пошутили? – прервала я его, не зная сама, что сказать.

Он привстал и снова сел на дорожке в обычной ему позе. Обхватив оба колена мощными руками и упершись в них подбородком, он сидел теперь, покачиваясь взад и вперед и вперив глаза в погибшие арали. Он видимо боролся, чтобы совладать с собой, и наконец преуспел: голос его уже не дрожал и не хрипел; но, когда он снова заговорил, в голосе этом слышалось столько непритворного страдания, что я невольно вздрогнула.

– Нет, я не шутил, – произнес он медленно и твердо. – Одно слово, и я бы убил его… Не все ли равно? Ведь моя жизнь так или иначе пропала…

– Но почему же? Что такое случилось? Не может быть, чтобы вы так волновались из-за одного этого дурака? Скажите, ведь не из-за него?

– Нет, не из-за него одного, – прошептал он чуть слышно, – а все же мне было бы легче, если б я мог убить пред смертью хоть одного из этой нестерпимой для нас расы!!

– Убить… Как вы это легко говорите… Ведь это же ужасное преступление!.. А что сказал бы такур?…

– Ничего не сказал бы. Что ему за дело до меня! – еще тише произнес он.

– Но ведь вы… его чела?…

Он весь вздрогнул, и его всего перекосило, точно его кто полоснул ножом по сердцу. Он припал еще ниже к коленам, и вдруг из его груди вырвался такой вопль отчаяния, что я совершенно растерялась… Я чувствовала, что бледнею и не в состоянии выносить этой сцены долее.

– Нет, я не чела его. Он мне отказал… Он прогоняет меня!.. – зарыдал бедный колосс, словно пятилетнее дитя.

«Вот оно что!» – вдруг догадалась я. – «Это значит, англичанин является здесь только переполнившей чашу каплей!» И вдруг мне вспомнилось видение… сон… то, что я видела или что представилось мне, будто я видела накануне ночью в Баратпуре. Нараян обнимал ноги такура. Но ведь то был сон? или взаправду все это происходило в действительности и я видела эту сцену наяву?

– Когда же он вам отказал?

Вдруг послышались поспешные шаги. Нараян вскочил и, быстро наклонясь, сказал мне шепотом…

– Прошу вас, сохраните мою тайну нерушимо!.. Ни слова об этом никому… Вам я еще пригожусь!.. Но не говорите мистеру О… Я ухожу.

Но он не успел.

– Что это вы зарылись здесь, словно вызываете подводных бхутов? – внезапно раздался возле нас голос полковника, – а где же Нараян и где же бабу?… – продолжал он, подходя к нам с «молчаливым генералом», – а… вот они где… Не прячьтесь: оба фанфарона уехали… Я им объяснил многое, чего они не знали, например, правила и цель нашего Общества… Они заинтересовались и даже признались, что ошибались.

– Нашли, где и с кем миссионерствовать, – заметила я с досадой, перерывая этот поток слов.

– Не все же, однако, англо-индийцы подлецы и предатели! – смущенно бормотал полковник.

– Наверное не все, но и не найдется, бьюсь об заклад, более двух дюжин англо-индийцев, которые бы уважали индусов… Здесь, как я теперь вижу, надо быть очень и очень осторожным… Чему вы смеетесь, Мульджи? – спросила я «молчаливого», улыбавшегося во весь широкий рот.

– Вашей щедрости, мам-сааб, – две дюжины англичан в Индии, уважающих нас, негров-то?… Не очень ли много?

– Действительно, – подхватил проснувшийся и совсем просохший бабу. – Будь у нас даже «две дюжины» таких, то уверяю вас, что все 250 миллионов индусов, «без различия каст и религий», – привел он цитату из теософических статутов, – молились бы, да совершали бы пуджу утром и вечером калькуттским и другим бара-саабам!

– Я знал только одного за всю мою жизнь, да и того хотели посадить в сумасшедший дом, но он, к счастью своему, умер, – брякнул Мульджи.

– Кто же он? – полюбопытствовал полковник.

– Мистер Питерс (Peters), бывший коллектор в Мадрасе, в Мадрасском президентстве. Он умер более двадцати лет тому назад… Когда я был еще мальчиком.

– Расскажите же нам его историю толковее, – приставал уже навостривший уши полковник.

– Пожалуй, господин президент, только ведь я не умею рассказывать.

Но он все-таки рассказал ее нам, и «история» оказалась прекурьезной. Я передам рассказ так, как я записала его со слов рассказчика. В Мадрасе она известна всем и каждому.

XXXII

Мистер Питерс был коллектором святого града Мадуры, Мекки южной Индии. Страстный археолог и почитатель древних рукописей, он нуждался в браминах для разыскания и перевода таковых; поэтому, хотя, быть может, он сперва и недолюбливал их, но все-таки водился, как говорится, с индусами и не притеснял их по примеру своих собратий. Материалист худшего пошиба, он только смеялся над их суеверием и предрассудками; но он точно так же относился и к своей христианской религии, а потому брамины не обращали на это большого внимания. «Настика» (атеист), говорили они, махая рукой. Но вскоре все это изменилось, и мистер Питерс удивил и народы Индии, и своих компатриотов.

Вот как это случилось.