Письма из Ламбарене

Миссионер из Самкиты рассказывал мне, что года два тому назад, сидя у себя дома, он услыхал доносившиеся из соседней деревни ужасные крики. Он кинулся туда, но встреченный им на дороге туземец сказал, что это кричат дети, которым вытаскивают из ног песчаных блох, и что он может спокойно идти домой. Он так и сделал, однако на следующий день узнал, что кричал душевнобольной: ему связали руки и ноги, а потом бросили в воду.

Первое мое столкновение с психическими больными-неграми произошло ночью. Меня вызвали из дома и повели к пальме, к которой была привязана пожилая женщина. Перед ней у костра сидела вся ее семья. Позади темной стеною высился девственный лес. Была удивительная африканская ночь. Сцена эта озарялась сверкающим звездами небом. Я велел развязать веревки. Приказание мое было выполнено нерешительно и с опаской. Как только женщину отвязали, она кинулась на меня, собираясь выхватить у меня из рук фонарь и разбить его. Туземцы с криками бросились врассыпную, не отваживаясь больше подойти ко мне, а меж тем женщина, которую я схватил за руку, послушавшись моих слов, спокойно легла на землю, позволила сделать себе вливание морфия и скополамина, а потом пошла за мной в хижину, где вскоре спокойно уснула.

Это был приступ периодически повторяющегося маниакального возбуждения. Через две недели она поправилась, во всяком случае на какое-то время. После этого распространился слух, что доктор — великий колдун и может вылечить любого душевнобольного.

К моему большому огорчению, я вскоре узнал, что в этих местах бывают случаи маниакального возбуждения, перед которыми наша медицина почти совершенно бессильна. Мне принесли связанным одного больного, человека уже пожилого. Веревки глубоко врезались ему в тело; руки и ноги его покрывали язвы, и он был весь в крови. Меня поразило, что сильнейшие дозы морфия, скополамина, хлоралгидрата и бромистого калия не дали почти никаких результатов.

— Поверь мне, доктор, он рехнулся оттого, что его отравили, — уже на следующий день сказал мне Жозеф. — Тут ничем не помочь, он все больше слабеет и мечется, верно скоро умрет.

Помощник мой оказался прав. Через две недели больной умер. От одного из священников католической миссии я узнал, что он в свое время крал чужих жен и что за это его отравили.

Один из таких случаев я мог проследить с самого начала. Как-то в воскресный вечер к нам в лодке привезли женщину, которая извивалась в судорогах. Сначала я решил, что это самая обыкновенная истерия. Но уже на следующий день к судорогам присоединилось маниакальное возбуждение. Ночью женщина начала буйствовать и кричать. И здесь тоже никакие успокоительные средства не подействовали: силы ее быстро убывали. Туземцы уверяли, что ее отравили. Проверить, так это или нет, я не мог.

Все, что мне приходится слышать, подтверждает, что здесь широко пользуются ядами. Дальше к югу случаи отравления встречаются еще чаще. Особенную известность в этом отношении получили племена, живущие между Огове и Конго. Есть, правда, еще немало случаев внезапной и загадочной смерти, которые туземцы без всяких на то оснований приписывают действию яда.

Так или иначе, здесь есть растения, соки которых обладают своеобразным возбуждающим действием. Вполне заслуживающие доверия лица уверяли меня, что после того, как они поедят определенных листьев и кореньев, туземцы способны грести целый день, не чувствуя ни голода, ни жажды, ни усталости, и что при этом они выказывают необузданное веселье и радость.

Надеюсь, что со временем нам удастся узнать что-либо определенное об этих снадобьях, хотя, вообще-то говоря, это дело нелегкое, ибо все окутано тайной. Каждый, кого заподозрят в том, что он выдал эту тайну белым, может не сомневаться, что его отравят.

Что колдуны прибегают к яду для поддержания своего авторитета, мне довелось узнать совсем особым образом, и помог мне в этом опять-таки Жозеф. В середине сухого времени года его деревня отправилась ловить рыбу на песчаную отмель вверх по течению, в трех часах езды отсюда. Эти дни рыбной ловли — нечто вроде ветхозаветных праздников урожая, на которых народ «веселится на глазах у господа». Все — как старики, так и молодые — живут две недели в шалашах из веток и, садясь завтракать, обедать или ужинать, едят свежую рыбу — в вареном, жареном и печеном виде. Вся остальная рыба сушится и коптится. Когда ловля бывает удачной, деревня привозит с собой домой до десяти тысяч рыбин.