Письма из деревни

Газета заняла первое место. Напьешься чаю, приходит Иван записывать умолот, расход, и первое слово: что нового в газетах? Что Скобелев, Гурко? А там Федосеич в кухне дожидается – пришел узнать, «чья пошибка берет». Отдашь газеты, в кухне громко читают. Иван, Авдотья, Михей слушают с величайшим интересом корреспонденцию про Скобелева и всегда наперед спрашивают – есть ли что-нибудь от того, который «про Скобелева пишет». Федосенч объясняет, что такое ложемент, траншея, дивизия, стрелковая рота. Да, с этой войной большой бунт в хозяйстве пошел. Конечно, все сделалось не вдруг.

О войне стали поговаривать уже давно – года три, четыре тому назад. Носились разные слухи, в которых на первом месте фигурировала «англичанка».

Потом стали говорить, что будет набор из девок, что этих девок царь отдает в приданое за дочкой, которая идет к англичанке в дом. Девок, толковали, выдадут замуж за англичан, чтобы девки их в нашу веру повернули.

Поднесение принцу Эдинбургскому смоленской иконы божьей матери дало обильную пищу толкам и слухам, которые все можно свести к одной мысли – мы стремимся перевести англичанку в нашу веру.

Осенью 1875 года мне случилось быть на свадьбе у одного крестьянина. За обедом один из родственников невесты, старый солдат, посаженный подле меня хозяином, чтобы занимать меня, как почетного гостя, обратился ко мне с вопросом: что слышно о войне?

– Ничего не слышно.

– А вот у нас, ваше в-дие, ходит слух, что быть войне с англичанкой.

– Не знаю. Да отчего же с англичанкой?

– Не приняла… – как-то таинственно понизив голос, проговорил солдат, выразительно взглянув на меня.

Меня это заинтересовало.

– Ну? – произнес я, тоже понизив голос.

– В нашу веру не переходит…

В эту минуту хозяин прервал наш разговор, поднеся водку. Начался длинный процесс питья первого стакана водки с дутьем в рюмку, поклонами на все стороны, приговариванием «будьте здоровы», замечаниями, что водка что-то не того, сорна, молодые при этом целуются, то есть, лучше сказать, – молодая целует мужа, который сидит, как истукан, а она привстает, берет его руками за голову, поворачивает и звонко целует в губы. Молодая должна выказывать любовь к мужу, а он только принимает ее ласки: если муж нравится молодой и она целует его по охоте, то выходит очень эффектно.

– Да, – обратился я к солдату, желая возобновить прерванный разговор, – что-нибудь да будет.

– Что и говорить!

– Только по газетам ничего не слышно.

– В народе толкуют.

– Да.

– Икону подносили, – проговорил он, опять понизив голос.

– Ну.

– Не принял… рассердился… плюнул… – прошептал он мне на ухо.

– Что ты? Не может быть!

– Я и сам не верю, потому что, если б так… неужели же она, матушка царица небесная, и святые угодники не разразили бы его тут же на месте.

– Вот оно что!

– В народе толкуют, мужицкие слухи, ваше в-дие! Говорят, будет война. Вот и по волостям ужасно строго насчет бессрочных приказано. Чтобы каждый староста знал, где, кто, подводчики чтобы были наряжены и все прочее.

Хозяин опять прервал. Опять пошли поклоны, пожелания здоровья хозяину, молодым, замечания, что водка сорна. Опять княгиня целует своего молодого князя.

– А у нас теперь крынкины ружья, ваше в-дие?

– Да.

– А вот, говорят, новые, берданки пошли.

– Да это у стрелков, а ты где служил?

– В Староингерманландском.

– Ты, кажется, ведь в отставке!

– Да, в чистой, слава тебе господи! Всегда при себе имею тут – и он ударил рукой по карману.

– Как! С собой носишь?

– С собой, вот тут, – и он показал мне точеный деревянный цилиндрический пенальчик, в котором у него хранился билет об отставке.

– Зачем?

– Да чтобы не пропала как-нибудь, при себе вернее.

Слухи о войне упорно держались в народе – о войне с англичанкой. Как ни нелепы были эти слухи и рассказы, но общий смысл их был такой: вся загвоздка в англичанке. Чтобы вышло что-нибудь, нужно соединиться с англичанкой, а чтобы соединиться, нужно ее в свою веру перевести. Не удастся же перевести англичанку в свою веру – война.

Пришла весна 1876 года. Пошли слухи о том, что турок против грека бунтует.

– Не против грека, – заметил дьякон на угощении после молебствия у одного крестьянина, – а против… как бишь его зовут, еще ему деньги собирали, да – против серба. Так, кажется, А.Н.?

Султана зарезали. Платки с портретами Аазаря Сочицы и других коробочники носить стали. Черняев проявился…

Но все это не настоящее дело было. Ко всему этому относились, как к пустякам. А вот, что англичанка, Китай?

Наступила зима, началась мобилизация, и все также слухи об англичанке, о Китае. Все были убеждены, что весною откроется война с англичанкой. Общий смысл такой: враг – англичанка, союзник – Китай, бунтует против грека (понимай славяне)  – турок, грек какой-то беспомощный.

Началась война. Сначала разговоров было мало. Спросит разве кто, «чья пошибка берет?» или заметит: «должно быть, нашего царя неустойка, что ополченцев спросили», но потом уже отовсюду только и слышалось: «что Плевна?». Но и тут опять-таки англичанка.

– Кузьма-то наш ушел в Турцию, – сообщил мне как-то Иван-староста.

– В Турцию? Зачем?