Письма из деревни

Вдруг началось гонение на евреев. Не дозволяют жить тем, которые не имеют ремесленных свидетельств, а таковых ни у одного нет. Ну, евреи отмалчиваются, отсиживаются. Не помогает! Гонят, приказ за приказом, сотскому: выпроводить из уезда! Напоят сотского раз, напоят другой, сунут что-нибудь… опять приказ за приказом! Полетели евреи свидетельства добывать и «своих старших» просить, чтобы помогли, похлопотали. Иные добыли, другие нет, а тем временем, пока «свои» выше хлопотали, все идут приказы да приказы. Ничего не поделаешь, начались выпроваживания евреев из уезда в уезд. Нельзя на месте оставаться, нанимает еврей подводы, забирает весь свой скарб, пуховики, скот, кур, еврейку, детей, переезжает в соседний уезд, поселяется там и живет, пока не погонят и оттуда. Тогда он, смотря по обстоятельствам, едет или в третий уезд, или возвращается в прежний. Разумеется, такие перекочевывания не могли быть продолжительны. Поубавилось евреев, но оставшиеся жили довольно спокойно, а помаленьку стали и опять появляться новые.

Но вот наступили новые начальники. Эти скоро узнали, где раки зимуют, житья не стало евреям: никакое «полозоное» не удовлетворяет.

Однажды, обходя поля, я встретил еврейку, торгующую разным мелочным товаром.

– Барин, а барин, куда тут дорога ближе в город проехать, – остановила она меня. Я указал дорогу.

– А чи есть тут по дороге господа?

– Да вот сейчас за леском начальник живет, он из «благородных», с семейством живет, может, и купят что!

– Начальник! Ах, миленький барин, нет ли другой дороги, не можно ли как начальника объехать?

– Можно. Да разве у тебя что не в порядке?

– Нет, все в порядке.

– Так чего же ты боишься, – он ничего.

– Миленький барин, долго ли бедную еврейку обидеть!

Разумеется, я указал еврейке другую дорогу.

И вот разнесся как-то слух, что их уничтожают.

Заехал ко мне знакомый еврей, который контрабандой родился здесь еще в то время, когда евреям не дозволялось у нас жить, контрабандой же вырос и контрабандой сам наплодил детей.

Я сейчас догадался, что еврей, проезжая мимо, не утерпел, чтобы не поделиться свеженькой новостью.

– Уництозают! Уництозают!

– Ну и слава богу, – перекрестился я.

Еврей по ошибке тоже чуть не перекрестился.

– А все наси выхлопотали, – похвастался еврей. – Потому, всего им мало. Ну, возьми свое «полозоное», а то и денег, и муки, и круп, и петуха. Разве так мозно?

Потом оказалось, что вовсе не уничтожают, а еще, говорят, он будет и подати собирать, и за правильной продажей вина смотреть. Отлично. Чего доброго, налетит, увидит, что пунш, сидя на балконе, попиваешь: «Зачем, – скажет, – водою разбавляете? Отчего не пьете как есть за печатью? Штраф». Ведь и водку полагается пить непременно узаконенной крепости и не менее определенного количества. Зимою как-то был я в городе, зашел после театра в ресторан и спросил рюмку коньяку.

– Рюмку коньяку нельзя-с.

– Разве у вас нет коньяку?

– Есть-с. Только рюмочкой пить нельзя-с.

– А как же?

– Извольте шкалик взять, за печатью-с.

– Мне маленькую рюмочку. Кто же коньяк шкаликами пьет?

– Нельзя-с, не дозволено.

– Так целый шкалик и выпить нужно?

– Целый-с.

И выдумывают же эти акцизные – всех превзошли. Выдумали, например, заводы «тормозить». Слышу, рассказывает акцизный, что такому-то заводчику открытие завода «тормозят». Я и не понял сначала, а это вот, видите ли, что: если чиновники подозревают какого-нибудь заводчика, что он делает отвод спирта, и не могут его изловить, так «тормозят» ему открытие завода, то есть делают разные придирки, чтобы тот вовсе отказался от винокурения. Отлично.

Проявилась чума. Такой страх эта чума нагнала, что барыни наши бежать хотели. Однако ж не бежали. Мужей, которые при «местах», покинуть пожалели, но боялись. Все-таки страшно.

Немец прежде испугался, так испугался, что своих же немцев не пожалел, сарептский бальзам к ввозу в Германию запретил. Немец последователен. Уж коли чума, думает, так она не только к рыбине пристанет, а и к бальзаму, не верит немец, что водка всякую насекомую уничтожает. Заперся немец, ничего к себе не пущает, окромя хлебушка: кушать и он хочет. Посыкнулся было из жалости прислать нам своих немецких чиновников за чумой смотреть, да не приняли, своих довольно.

Немец последователен, а мы… Хочется нам и икорки, и осетринки – тут же и масленица подошла, – и хочется и страшно: вдруг в этой самой икре чума сидит?

Пришел об чуме приказ. Не пущать чуму. Установили противочумное начальство. В одном из наших уездных земств предлагали назначить, с содержанием от земства, двух урядников, исключительною обязанностью которых должно быть – «не допущать заразы» в пределы уезда. Обратились и к врачам, в том же земстве врачи единогласно высказались за необходимость строгого осмотра паспортов у всех вновь прибывающих лиц. И врачи ничего другого выдумать не могли. Урядники и паспорты, паспорты и урядники.

Не пущать!