Письма Г. В. Адамовича И. В. Одоевцевой и Г. В. Иванову (1955–1958)

Дорогая душка Madame Приехал вчера и нашел Ваше письмо. Ехал долго, с приключениями в дороге, в Гренобле должен был ночевать и т. д. Здесь еще никого не видел, кроме Кантора. Сегодня увижу Кодрянскую и Цетлиншу. Нашел письмо от Померанца, который желает меня видеть, но, верно, для философских разговоров. Сейчас, par le meme courrier, я пишу Ермолову, который дружен с директором Gagny (я не могу ему сам написать, т. к. не могу никак вспомнить ни его имени, ни фамилии, но Ермолов мне это сообщит, да и сам поговорит). Как только что-нибудь узнаю, Вам сразу напишу. Я понимаю, что Вам в Hyferes не по себе, и даже больше. Насчет остановки в Нью-Йорке, я больше всего имею в виду Mme Nowburg (Ольга Жигалова)³⁶⁴, которая имеет там роскошную квартиру на Park Avenue. Она должна быть сейчас в Париже, и я с ней поговорю. Она – дама ничего, довольно дура и скуповата, но ввиду того что Вы – литература, думаю, будет даже рада. А если не она, так найдем другое. Кстати, Поляков до сих пор мне не ответил. Отчество Татаринова – Владимир Евгеньевич. О Жорже я напишу из Англии. Во-первых, напишу густо, а во-вторых, по-моему, будет вообще лучше, когда пройдет некоторое время и будет это «голос издалека», а не чепуха, вроде статьи Яконовского³⁶⁵. La mort demande du calme³⁶⁶, а не причитаний и «рева», как у Померанца³⁶⁷, по его рассказу. А где лучше написать? М. б., в Нью-Йорке?³⁶⁸ Напишите Ваше мнение. Конечно, Париж – это здесь, va, – но там больше понимающих людей, гораздо. Я сейчас в полном, полнейшем отупении, по разным причинам. (О чем Вы могли бы судить по моей статейке-каше о Тургеневе³⁶⁹. Впрочем, прочтя то, что было рядом, я решил, что моя каша все-таки лучше.) Насчет пальто и шляпы: пальто – когда-нибудь, как-нибудь, это не к спеху, а шляпу – ежели бы прислали посылочкой в надлежащей коробке, весьма одолжили бы! Только если пришлете, то сразу, как только получите письмо, а то посылки идут долго. Я уезжаю 2 октября, или au plus tard³⁷⁰ 3-го. Простите, Madame, если это хлопотливо и трудно. Почему Вы не хотите мне написать о чем-то, что надо сказать le vive voix?³⁷¹ Писем у меня никто не читает, и я все сейчас же уничтожаю. Если помру, будто никто никогда мне и не писал! Прокурора не обижайте, хотя дурак, что признался именно теперь.

Я очень хотел бы Вас видеть до Англии. С Прегельшей я увижусь на днях и постараюсь всячески ее для Вас использовать. Она приятна тем, что не говорит лишнего и обещает только то, что действительно сделает. On sait а quoi se tenir³⁷². Целую Вас и ручки и буду ждать известий.

Ваш Г. А.

Приложение

Г. В. Иванов – М. А. Алданову

Juan-le-Pins февраль 1948

Многоуважаемый Марк Александрович.

Не скажу, чтобы мне было приятно беспокоить Вас. Вы знаете почему. Все-таки я это делаю…

Вы, конечно, слышали от Буниных и других людей о наших стесненных, мягко выражаясь, обстоятельствах. Я знаю, что Вы выразили желание выхлопотать нам помощь Литературного Фонда. Буду Вам за это, конечно, крайне признателен. К сожалению, как и два года тому назад, я бессилен «оправдаться» в поступках, которых не совершал. Если – по Толстому – нельзя писать о барыне, шедшей по Невскому, если эта барыня не существовала³⁷³, то еще затруднительней доказывать, что я не украл или не собирался украсть ее не существовавшей шубы. Я не служил у немцев, не доносил (на меня доносили, но это, как будто, другое дело), не напечатал с начала войны нигде ни на каком языке ни одной строчки, не имел не только немецких протекций, но и просто знакомств, чему одно из доказательств, что в 1943 году я был выброшен из собственного дома военными властями, а имущество мое сперва реквизировано, а затем уворовано ими же. Есть и другие веские доказательства моих «не», но долго обо всем писать.

Конечно, смешно было бы отрицать, что я в свое время не разделял некоторых надежд, затем разочарований тех же, что не только в эмиграции, но еще больше в России разделяли многие, очень многие. Но поскольку ни одной моей печатной строчки или одного публичного выступления – никто мне предъявить не может – это уже больше чтение мыслей или казнь за непочтительные разговоры в «Круге» бедного Фондами некого³⁷⁴. Таким образом, я по-прежнему остаюсь в том же положении пария или зачумленного, в каком находился два года тому назад, когда жена моя была тяжело больна и просила той же помощи… у того же Фонда…

Буду очень рад и крайне Вам благодарен, если Вам удастся на этот раз снять с нас «заклятье». Но скажу Вам откровенно, что наше нынешнее положение не таково, чтобы такая помощь, если даже будет учтено, что два года мы не получали ничего – могла бы нас серьезно выручить.