Письма. Часть 2

Есть всякие новости, одна из них—предстоящий визит к Бассиано (Commerce) и связанная с ним большая просьба: у меня два платья: одно черное, до колеи — моего первого вечера (1926 г.) другое красное, до земли — моего последнего вечера (1931 г.) ни одно не возможно. Может быть у Вас есть какое-нибудь Вам не нужное, милая Саломея, Вы ведь выше меня, так что Ваши по-коленные мне под-коленные. — Какое ни на есть у меня, кроме этих двух, только фуфайки или из toile basque[676] (зебра или забор!).

Новости расскажу устно, жду оклика, обнимаю Вас, прошу прощения (попрошайничество) и благодарю (билеты).

МЦ.

Медон, 20-го июля 1931 г.

Дорогая Саломея,

Только что отказ от Commerce, куда я через знакомую Д<митрия> П<етровича> пыталась устроить своего французского) (и злосчастного!) Мулодца. (Кстати, г<оспо>жа Бассиано пишет с большими синтаксическими ошибками, очевидно итальянский муж слинял).

Ну что ж, по-ахматовски:

Одной надеждой меньше стало —

Одною песней больше будет!

[677]

Пока что собираю С<ергея> Я<ковлевича> на море (Ile de Batz, Бретань) на две недели — в долг (который надеялась вернуть из Commerce. А вместо франц<узских> сотен — один итальянский синтаксис!)

Остаюсь без ничего и очень прошу Вас, милая Саломея, если можно прислать июльское иждивение.

Кстати 22-го новый месяц — и новые надежды!

Пишу хорошие стихи.

Обнимаю Вас

МЦ.

Мур: — „Мама, какая у Вас голова круглая! Как раз для футбола! Вот я ее отвинчу и буду в нее играть ногами“.

________

— Мама, если бы я был Бог, я бы всегда делал хорошую погоду. Значит, я умнее, чем теперешний Бог.

Медон, 29-го июля 1931 г.

Дорогая Саломея,

Сердечное спасибо.

О провале Мулодца я Вам писала? Вот он „goыt pas trop sыr de la (u des!) Princesse (—cesses!)“[678] — то, о чем меня предупреждала приятельница Д<митрия> П<етровича> — прелестная старо-молодая англо-француженка, сдающая русское „bachot“.[679]

С<ергей> Я<ковлевич> слава Богу уехал, сейчас в Ardиch’e около Bаланса[680] в деревне, ловит раков. Пробудем сколько денег хватит, часть пребывания нам подарили.

Что с Вбшим летом?

Обнимаю

МЦ.

21-го авг<уста> 1931 г.

Meudon (S. et О.)

2, Av Jearme d'Arc

Дорогая Саломея!

Где Вы и что Вы? Можно Вас попросить об иждивении?

В жизни Д<митрия> П<етровича> есть новость, которую Вы наверное уже знаете — давно готовилась: семейного порядка.[681]

Пасу Мура по холодным пастбищам Медона и когда могу пишу.

Целую Вас, напишите о себе.

МЦ.

Медон, 7-го сен<тя6ря> 1931 г.

Дорогая Саломея!

Сердечное (и как всегда — запоздалое) спасибо..[682]

А Вы знаете что написано на могиле Рильке?[683]

Rose! о reinster Widerspruch! Lust

Niemandes Schlaf zu sein unter so viel Lidern!

Rose! о pure contradiction! Joie

Voluptй

De n'кtre le sommeil de personne sous tant de paupiиres!

Правда похоже на персидское: и роза, и краткость, и смысл.

Пишу хорошие стихи, свидимся почитаю.

Из интересных встреч — приезжий художник из России, мой тамошний четырехвстречный друг (он считал, я — нет), кстати товарищ по школе живописи Маяковского и Пастернака, много рассказывал.

Мои внешние дела ужасны: 1-го терм — 1200 фр<анков>, и у меня ничего, ибо с Мулодцем (французским» в Commerc’e сорвалось, а очередной № Воли России с моей прозой о Мандельштаме (3 листа — 750 фр. просто не выходит, и возможно что не выйдет вовсе.

С<ергей> Я<ковлевич> тщетно ищет места. — Не в Россию же мне ехать?! где меня раз (на радостях!) и — два! — упекут. Я там не уцелею, ибо негодование — моя страсть (а есть на что!)

Саломея милая, у Вас нет последнего № N R F с исповедью Мирского?[684] Если да — пришлите, мне он необходим хотя бы на час.

Вера[685] разошлась с П<етром> П<етровичем> и сейчас где-то на Юге, у сестры Д<митрия> П<етровича>, куда уехал и он. У меня по поводу всего этого — свои мысли, невеселые.

Аля в Бретани, лето у меня каторжноватое, весь день либо черная работа, либо гулянье с Муром по дождю под непрерывный аккомпанемент его рассуждений об автомобиле (-билях) — марках, скоростях и пр. Обскакал свой шестилетний возраст (в ненавистном мне направлении) на 10 лет, надеюсь, что к 16-ти — пройдет (выговорится! ибо не молчит ни секунды — и все об одном!)

Целую Вас, иждивение получила, спасибо за все.

М.

Meudon (S. et O.)

10-го сентября 1931 г.

2, Av Jeanne d’Arc

Дорогая Саломея,

Наши письма — как часто — разминулись (встретились). А сейчас пишу Вам вот по какому делу: приехал из Берлина — работать в Париже — известный в России художник Синезубов[686] (ряд картин в Третьяковке и в петербургском Музее бывш<ем> Алекс<андра> III), преподаватель Вхутемаса (московское) Училище Жив<описи> и Ваяния) — вообще guelgu’un.[687] Я его хорошо знаю с России.

И вот, французы приписали ему в паспорте «sans possibilitй de renouvellement»[688] визу, к<отор>ая истекает 20-го Октября. Он в отчаянии, ему сейчас 38 лет — и с 18-ти рвался в Париж. Я его хорошо знаю, он никакой не большевик, просто художник, и — страстный художник.