Письма. Часть 2

До свидания! Жду весточки. Целую.

МЦ.

Горячо сочувствую зубным бедам — и победам Вашей младшей.

Свирепая вещь — природа!

<Приписка на полях:>

Говорю о mesure[1529] бальмонтовской нормы, как Сегюр — о мере наполеоновского воображения.

Не теряю надежды на — когда-нибудь — поездку к Вам. Но — когда??

23-го мая 1935 г., четверг

Vanves (Seine)

33, Rue Jean Baptists Potin

Дорогая Ариадна,

Буду рассказывать все по порядку.

Этим летом я твердо решила увезти Мура на море, ибо вот уже в течение семи лет (а ему — десять!)

Никуда не уехали, сын и я, —
Обернулись прорехами все моря!
Совладельцам пятерки рваной —
Океаны — не по карману!
Нищеты — вековечная сухомять!
Снова лето, как корку, всухую мять.
Обернулось нам море — мелью:
Наше лето — другие съели!

— и т. д.[1530]

Так вот я, на этот раз решила: éду — и — будет.

Стала раздумывать и узнала, что есть на Средиземном море, под Тулоном (рифма: Наполеон) местечко — несколько русских дач:[1531] песчаный пляж, сосны и — простота. Дали адреса здешних владельцев,[1532] пошла и нашла (перипетии — опускаю: когда-нибудь — устно) мансардное помещение за 600 фр. в лето, с полной свободой, т. е. могу стирать и готовить. Тут же внесла накануне полученные 200 фр. за перевод «Поэта-альпиниста» на сербский. Т. е. внесла — треть.

Теперь: 400 остающихся фр., так или иначе, добуду: хочу устроить вечер числа 15-го июня.

Но на чтó у меня нету и навряд ли будет — на 2 билета aller-et-retour в train de vacances[1533] т. е. 430 фр. за обоих в два конца. Вносить нужно — сразу, в окошечко, к<отор>ое открывается 21-го июня в 7 ч. утра (стоять надо с 5 ч. — очередь огромная). Поезд идет 28-го июня (ходят они 2 раза в месяц) будет ад, которого — не мыслю.

— И вот, я подумала о — когда-то Вашем — предложении: а чтó если несколько человек, к<отор>ые ко мне хорошо относятся и любят то, что я делаю, стали бы мне помогать, немножко, жить? Я тогда ответила: — А чем я заслужила?

Если бы Вы мне у них, дорогая Ариадна, могли раздобыть к 15-му деньги на билет — я была бы счастлива. Ибо подумайте: все дело — в дороге. В прошлом году — в безводной деревне Elancourt под St. Cyr’ом — c запретным (маркизиным!) лесом и загороженным (бычьим!) полем, за голые стены без мебели (пришлось всё вести из Ванва) я платила 175 фр. в месяц, т. е. на 25 фр. меньше, чем с меня просят — в этом раю!

А где взять? Ибо если я даже заработаю на вечере 300 фр. (максимум!), то мне нужно за комнату внести еще 400 фр.! И — до отъезда, и владельцы — совершенно правы: сдают дешево, но хотят — без канители. А то — въеду, а платить не буду! Кроме того, столько предварительных расходов! Примус, купальное себе и Муру, аптеку, кое-что из продуктов — там все втридорога, меня предупреждали. Обувь… Здесь — дешевка, а там каждый четвертак будет на счету. Но, опять-таки, все это, кроме купального, мне все равно необходимо — здесь, тот же примус (в прошлом году ездила с чужим) и та же обувь — только обидно на здесь, т. е. какую-нибудь дыру, п. ч. хорошее под Парижем — дорого, Вы сами знаете.

Но — самое главное — дорога, т. е. 430 фр. poids brut — и даже brutal.[1534] Этого мне — не осилить.[1535]

О них прошу.

Можете сказать, если и когда будете просить, что у меня сильное малокровие (это правда, есть свидетельство от Маршака[1536] — постоянные нарывы на этой почве — что я замучена черной работой, что мне никто не помогает, что у меня нет никакой стипендии (у всех писателей — есть!)

— что это — не partie de plaisir,[1537] а — необходимость. Знаю, что жизнь там будет — не легче здешней! Мансарда, т. е. дикая жара, хождение на рынок в соседний городок и ношение на себе всех закупок (есть поставщики на машинах, но это — намного дороже), хождение на далёкий колодец (есть цистерна, но только для питья, а мне надо — стирать на двоих и мыть посуду) — словом, даже труднее чем здесь, где кран и на каждом углу — Магги.[1538]

Но — сосны (мое до безумия любимое дерево! север и юг в одном) — море, имя которого я ношу, — и Мур на воле, голый, коричневый и соленый. Мур своим чудным учением — заслужил.

________

Вечер не состоялся: публика пришла, Бальмонт — не пришел. После нескольких месяцев благородного всегда идейного — буйства водворен, наконец, в лечебницу в Epinay. Собирают на него 2 тысячи в месяц, м. б. — отчасти — из страха, что опять начнет среди ночи приходить из Кламара в Париж — в гости и говорить без конца… и все такие возвышенные вещи. Так или иначе — на безумного — нашлось, а пока был «разумен» ел манную кашу на воде, ибо в доме другого ничего не было, я — свидетель, ибо сколько раз приносила ему есть. Нужда была — черная.

К нему никого не пускают и говорят, что он после первых бешеных дней немножко успокоился. Этим летом ему будет (а м. б. уже исполнилось) семьдесят лет.

________