Читаем Письма. Часть 2 полностью

Весь вечер беседовала о Вас с дамой — имени которой я не знаю, она знает всех и двоюродная сестра Цейтлиных[1443] (маленькая, черная, оживленная, худая, немолодая) — о Вас: о Вашем творчестве, нраве, подходе к событиям и к людям, а утром, очень рано, — как и должна приходить радость — Ваше письмо, которое читала еще спящими глазами.

А теперь о моем свинстве, даже — кабанстве: кабанстве очевидном, но не сущем, ибо провалилась я — Вы мне поверите — только потому что потеряла Ваш адрес, а с ним и чувство Вашей достоверности: только помнила мост и мимо моста — дом налево.[1444]

…И по ночам задумчиво искатьТу улицу — которой нет на плане…[1445]

Потеря чувства достоверности одно из моих сильнейших (и страшнейших[1446] для меня) свойств. Вещь с какой-то минуты становится для меня недосягаемой, я перестаю верить, что она — есть, что она — есть — здесь (м. б. от слишком сильной веры в там, где все есть — все будет! и все будем!). И, зачарованная, теряю: человека, настоящее, будущее.

Конечно, могла бы написать на Возрождение,[1447] но писать туда, где человек не живет как-то — психологически — безнадежно, почти как в Сов<етскую> Россию: чувство, что ты сам то письмо, что не найдешь: не дойдешь.

Так и осталось, т. е. я — свиньей перед Вами, с бесплодными — ибо до Вас не доходящими — вовсе не кабаньими, а обратными чувствами и мыслями к Вам и о Вас.

И как чудно, что сейчас окликнули, т. е. сняли с меня эту гору невозможности и кабанью кожу неблагодарности. Как великодушно, что простили, а м. б. даже не заметили. (Мой девиз, в случаях (?) человеческой низости: Ne daigne! Это иногда принимают за доброту.)

Хотите — встретимся? Давайте — встретимся! Позовите меня к себе, а после беседы — м. б. и Вы ко мне соберетесь. (После января у меня будет отдельная комната, вот уже год живу в кухне, в которой непрерывно стирают, моются и обедают четыре человека, а иногда и гости. Сюда — не зову.)

…У Вас — иной круг (у меня — НИКАКОГО), но важно ведь не: круг, а: друг. Никогда не вывожу человека из его окружения (наоборот: всегда вывожу: как зá руку!) но окружение его — какое бы ни было — всегда сужу — за то одиночество, в котором в нужную минуту: в безнадежную минуту! — оставляет того, вокруг которого. (Все растущий круг пустоты.)

Обнимаю Вас и жду весточки. Я свободна только вечером от 9 ч. — Вам не слишком поздно? (Вторник, четверг и субботу могу уже к 8 ч.) И напишите, пожалуйста, свой точный адр<ес> (метро и этаж дома). МЦ.

Хотите, захвачу почитать из дневников? Никому не известных.

<p>ЗАЙЦЕВУ Б. К</p>

31-го января 1933 г.

Clamart (Seine)

10. Rue Lazare Carnot

Дорогой Борис Константинович!

Обращаюсь к Вам с большой просьбой, — не поможете ли Вы мне получить деньги с Писательского вечера? Руднев передал мое прошение когда и куда следует, — недели три назад — но это было уже давно, и никакой присылки не последовало.

Дела мои ужасны, все притоки прекратились, перевожу, но больше даром, и часто-зря, т. е. на авось. Есть еще переводы анонимные, вернее перевожу — я, а подписывает другой. Получила за 60 стр. (машинных) Художественного перевода — 150 фр. Словом, бьюсь и, временами, почти разбиваюсь.

Алины заработки (figurines) тоже прекратились, зарабатывает изредка фр<анков> по 30, по 50 маленькими статьями (французскими» в кинематографических журналах, пишет отлично, но тоже нет связей. Рисование идет отлично (гравюра, литография, иллюстрация), даже блистательно, но кроме похвал — ничего.

Таковы наши безысходные дела. Группа уцелевших друзей собирает 250 фр. в месяц, но нас четыре человека — и сколько, этими деньгами, попреков.

Очень, очень прошу Вас, расскажите хотя бы часть из этого писателям, т. е. тем, кто ведает раздачей.

Сердечный привет, Люду и Наташу[1448] целую. Скажите Вере, что Муру завтра, 1-го, восемь лет.

МЦ.

11-го янв<аря> 1934 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Милый Борис Константинович,

Я как всегда с моим прошением — в последний час. Можно попросить Вас направить его куда следует? Я совершенно потеряла связь с людьми и с событиями: вожу и отвожу Мура в школу,[1449] топлю, тороплюсь, переписываюсь с Рудневым. Да! Если видаете Веру Николаевну,[1450] во-первых — кланяйтесь ей от меня, во-вторых — передайте, что Старый Пимен (ей посвященный) принят целиком — за исключением НЕСКОЛЬКИХ СЛОВ (о юдаизме Иловайского).

Обнимаю всех вас. Спасибо.

МЦ.

<p>ДЕМИДОВУ И. П</p>

<1933>

Многоуважаемый Г<осподи>н Демидов,

(Мы с вами познакомились в поезде, когда уезжал Кн<язь> С. М. Волконский.)

Посылаю Вам стихи для Последних Новостей и очень хотела бы, чтобы их напечатали вместе.[1451] Также буду просить о сохранении даты написания, чтобы не удивлять читателя разностью моих нынешних стихов и этих, между которыми целое двадцатилетие. Искренне уважающая Вас

Марина Цветаева

Эти стихи я выбрала как наиболее понятные для читателя. У меня их целая книга, неизданная.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука