Письма. Часть 1

С Э<ренбур>гом мы разошлись из-за безмерности чувств: его принципиальной, сшибшейся с моей, стихийной. Я требовала чудовищного доверия и понимания вопреки (очевидности, отсылая его в заочность!) Он — чего он требовал? Он просто негодовал и упирался в непонимании. Хотите пример? Люди его породы, с отточенной — и отчасти порочной — мыслью, очень элементарны в чувствах. У них мысль и чувство, слово и дело, идеология и природный строй — сплошь разные и сплошь враждующие миры. «Мыслью я это понимаю, сердцем — нет!» «Я люблю вещь в идее, но ненавижу ее на столе». — «Так ненавидьте ее и в идее!» — «Нет, ибо моя ненависть к ней, на столе — слабость». — «Не обратно ли?». Коварная усмешка и: — «Не знаю».

У меня всегда было чувство с ним, что он все ценное в себе считает слабостью, которую любит и себе прощает. Мои «доблести» играли у него роль слабостей, все мои + (т. е. все мною любимое и яростно защищаемое) были для него только прощенными минусами. — Вам ясно? — Он, простив себе живую душу, прощал ее и мне. А я такого прощения не хотела. Как с женщинами: любуются их пороками и прощают: «милые дети!». Я не хотела быть милым ребенком, романтическим монархистом, монархическим романтиком, — я хотела быть. А он мне мое бытие прощал.

_______

Это — основное расхождение. Жизненное — в другом. Жизненно он ничего не простил мне, — там, где как раз нужно было простить! Он требовал (теперь вспомнила!) каких-то противоестественных сложностей, в которых бы я плыла как в реке: много людей, всё в молчании, всё на глазах, перекрестные любови (ни одной настоящей!) — всё в «Prager-Diele», всё шуточно… Я вырвалась из Берлина, как из тяжелого сна.

Все это — весьма бесплотно, когда-нибудь в беседе «уплотню», писать об этом не годится.

В основном благородстве его, в больной доброте и в страдальческой сущности ни секунды не сомневаюсь.

_______

А Л<юбовь> М<ихайловна> — очарование. Она — птица. И страдающая птица. У нее большое человеческое сердце, но — взятое под запрет. Ее приучили отделываться смехом и подымать тяжести, от которых кости трещат. Она — героиня, но героиня впустую, наподобие тех красавиц, с 39° температуры, танцующих ночь напролет. Мне ее глубоко, нежно, восхищенно — и бесплодно жаль.

_______

Б<ориса> Н<иколаевича>[1317] нежно люблю. Жаль, что тогда прождал Вас даром. Он одинокое существо. В быту он еще беспомощнее меня, совсем безумен. Когда я с ним, я чувствую себя — собакой, а его — слепцом! Чужая (однородная) слабость исцеляет нашу. Лучшие мои воспоминания в Берлине о нем. Если встретитесь, скажите.

_______

Вы пишете, в Б<ерлине> меня любят. Не знаю. Знают и не любят — это со мной не бывает, не знают и любят — это бывает часто. Я такую любовь не принимаю на свой счет. Мне важно, чтобы любили не меня, а мое. «Я», ведь это включается в мое. Так мне надежнее, просторнее, вечнее.

_______

«Психею» в количестве 5 экз<емпляров> получила, хотела бы еще 20 экз<емпляров>. 25 экз<емпляров> мне все давали. Гржебин же не хочет быть хуже всех! Передайте ему эту мою уверенность, у него добрые моржовые глаза — жалобные. Взовите к ним.

_______

Рукопись к 1-ому сент<ября> приготовлю, если будете в Б <ерлине> — перешлю Вам. Вы будете моим первым читателем. Мне это приятно. Если Вы человек с сострадательным воображением (с болевым — точней), Вам многое в «Земных Приметах» будет тяжело читать. Эта книга — зеркало и отражает прежде всего лицо читателя. Глубина (или поверхность) ее — условна. Я не настойчива, всегда только — еле касаюсь.

A bon entendeur — salut![1318]

_______

Стихи (те, что прислала) написаны, по-моему, за день до письма, 14-го, кажется. Могли бы узнать и без даты. Простите за некоторую преувеличенную молодость героя, в двух последних строках.

(Вы, надеюсь, «раскрыли» тростниковую корзину?)[1319] Да, кстати, Вы любите грудных детей? Детей вообще? — Любопытно. —

Каким Вы были ребенком? Был ли рост — катастрофой? Если не лень и подходящий час, ответьте. Я не из праздного любопытства спрашиваю, это просто некоторое испытыванье дна.

(С той разницей, что плохой пловец, испытывая, боится его утратить, хороший пловец — найти.

NB! В реке я — плохой пловец! Надо мной все смеются!)

_______

Пишу Вам поздно ночью, только что вернувшись с вокзала, куда провожала гостя на последний поезд. Вы ведь не знаете этой жизни.

Крохотная горная деревенька, живем в последнем доме ее, в простой избе. Действующие лица жизни: колодец-часовенкой, куда чаще всего по ночам или ранним утром бегаю за водой (внизу холма) — цепной пес — скрипящая калитка. За нами сразу лес. Справа — высокий гребень скалы. Деревня вся в ручьях. Две лавки, вроде наших уездных. Костел с цветником-кладбищем. Школа. Две «реставрации» (так, по-чешски, ресторан). По воскресеньям музыка. Деревня не деревенская, а мещанская: старухи в платках, молодые в шляпах. В 40 лет — ведьмы.