Читаем Письма без слов полностью

Мелькают вроде бы понятные славянские слова, но при их переводе в голове все переворачивается кверхтормашками:

"Поносно" - говорят они. Мы в тихом шоке. Но это оказывается "гордо".

"Баня" - у них означает: "курорт". Брод - корабль. Враг - дьявол, черт.

Звучит слово: "диван", - я оглядываюсь в поисках дивана, думая, что нам предлагают присесть, но это означает: "великолепно". Слышим "добити" думаем, что речь идет о войне, нет - это всего лишь "получить". "Долэ" - мы кваем, "доля, доля...", думая, что с нами хотят поговорить по душам - ни черта! Нам показывают вниз. Там еще есть выпивка. "Доле" - это вниз, внизу.

Сознание утягивает в темный омут ассоциаций: выходит, когда мы говорим: "вот такая уж наша доля", мы первоначально имеем ввиду, "такого наше падение вниз". А ведь и вправду, мы обычно вспоминаем слово "доля" в нерадостных ситуациях.

И вдруг, вроде бы я понимаю - этот сликар, то есть художник, ну если не полный дуб, то дубок. Поскольку сказано примерно так: "Сликар - дубок!". Ан нет - дубок, - это глубокий. А "зид", вовсе не зад, а стена. Изум - не изюм, и не изумление, - это изобретение. Искорыстите - вовсе не проявление корысти - это означает использовать. Опыт - у них искусство, а нудити нет, не нудить, а предлагать, угощать.

Ну все! Донудили они нас! Голова идет кругом. "Позорище! Позорище!" Да, киваем машинально, но уже боимся собственных догадок и правильно делаем - они восклицают: "Театр! Театр!"

Но если вы, прочитав этот краткий словарь, решите, что легче выучить китайский, чем поменять ассоциации, которые вызывают родные слуху слова то будете неправы. Язык их все равно ближе к русскому, чем украинский.

Но пора на одмор, да нет же не на отмор, совершенно не хочется умирать, - пора на отдых - уморились.

Слободан теряет свою машину - ее эвакуировали, за неправильную стоянку. Ищем местное ГАИ долго и с приключениями. Слободана теряем в ночи. Меня тянет на что-то шумное, - самое нежное вино в мире - "Пошиб" прошибло мои мозги. Переводчик Мирослав сдерживает меня и просит не выпендриваться, оказывается, в наших паспортах нет никаких отметок о том, что мы прибыли в Югославию - никакой регистрации! Это сербы все собирались, собирались нам поставить эти штампики, но из-за бесконечного застолья все откладывали "на потом", а потом забыли, - слишком бурно встречали. От поездки в наших паспортах остались отметки из Шереметьево - выехали из страны, въехали - а где были, то по документам не узнать. Да и какие тут могут быть документы, когда ксивы значат гораздо меньше, чем взгляд - глаза в глаза. Вот он признак славянской ментальности - уметь вычислять человека по взгляду, уметь доверять своему взгляду.

Но все равно Ирина дергается при виде полиции. Полиция, как полагается при военном режиме, вооружена до зубов. Я поднимаю камень с земли и говорю: "бомба" С чувством юмора здесь все в порядке, даже у полицейских. Смеются. Сербы любят посмеяться. С тех пор завидев полицейских сразу шучу - в моих шутках гарантия, что документы не спросят.

Слободан нашел свою арестованную машину - так с ним пошутили друзья, что бы в гости зашел. Едем к нему, чтобы обмыть находку. Офис на втором этаже, крыша первого служит огромной верандой. Выходим на нее - море, звезды. У всех налито. Наш адвокат-чемпион оглядывается и восклицает: "Ой, нужна закуска!" И вдруг, неожиданно резво, несмотря на свое пузико, перелезает через перилла веранды, скользит по черепице и лезет на дерево. Через мгновение его уже не видно. В голове моей полный атас-с! Мне уже Сербия предварительно посносила крышу, а теперь... Хочется крикнуть: "Хватит! Хватит сводить меня с ума своей непредсказуемостью!" Но лишь как завороженная робко вопрошаю:

- Ой, куда это он? Что он там делает? Что...

- Разве не слышишь, по дереву лазит, - отвечает Сережа Малютин, приняв позу ничему не удивляющегося человека, - с этими братьями славянами только эта поза еще хоть как-то спасает твою психику от разборки по деталям реакций.

По шороху мы поняли, что Слободан закрепился где-то между ветвей качающегося дерева и шарит в листве.

- Что он там ищет? - не унимаюсь я.

- Может быть колбасу? - предполагает Ирина.

Оглядываемся на переводчика. Мирослав гордо (по-ихнему "поносно") ворчит: - У нас не поклоняются колбасе, у нас любят копчености.

- А-ага, - догадывается Сережа, - он там копчености прячет!

И тут меня как прошибло: - Ребят, да вы чего? Зачем ему на дереве копчености прятать?.. Для этого же есть, холодильник!

- Но он же много лет в России работал, - оправдывает предположение жены Сергей на полном серьёзе.

Я сначала машинально соглашаюсь с его версией, потом начинаю как бы отплывать, наводя на резкость и понимаю что и у Сережи уже не все в порядке с логикой.

И тут Слободан спрыгивает с дерева на веранду. У него в руках два огромных граната. Увидеть это мы были не готовы, и лишь когда преодолели онемение, с трудом вспоминили, что гранаты растут на деревьях. Но надо же, оказывается, до чего же симпатичными людьми могут быть адвокаты - по деревьям лазят!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное