Письма

Тюрьма Ее Величества, Рединг

6 апреля [1897 г.]

Мой дорогой Робби! Я по некоторым причинам должен был отложить на короткое время пересылку моего письма, адресованного Альфреду Дугласу; некоторые из причин, хотя и не все, изложены в письме Мору Эйди, которое я отправляю одновременно с этим.

Я пишу тебе сейчас, с одной стороны, просто ради удовольствия обратиться к тебе и получить в ответ очередное восхитительное литературное послание; с другой стороны, мне есть в чем тебя упрекнуть, и мне очень бы не хотелось делать это через чье-то посредство. <…>

Теперь о другом.

До сих пор я не имел случая поблагодарить тебя за книги. Они неизменно приносили мне радость. Запрет на журналы был для меня тяжелым ударом; но зато я в восторге от романа Мередита. Сколько в этом человеке душевного здоровья! Он совершенно прав, пытаясь положить здоровое начало в основу творчества. Пока что только людям с психическими отклонениями удавалось сказать веское слово в жизни и литературе.

Письма Россетти — жуть. Они явно сфабрикованы его братом. Мне, впрочем, было лестно узнать, что книгами, больше всего поразившими его в юности, были «Мельмот» моего двоюродного деда и «Сидония» моей матери. Что касается заговора против него в последние годы его жизни, то я верю, что он существовал и что финансировал его банк Хейка. Поведение дрозда в Чейн-Уок кажется мне чрезвычайно подозрительным, хоть Уильям Россетти и пишет, что «не мог расслышать в пении дрозда ничего необычного».

Разочаровали меня и письма Стивенсона. Я могу заключить, что романтическое окружение — наихудшее окружение для романтического писателя. На Гауэр-стрит Стивенсон мог создать новых «Трех мушкетеров». А на Самоа он пишет письма в «Таймс» насчет немцев. Я также вижу, что он буквально из кожи вон лезет, стремясь к естественной жизни. Если ты валишь лес, то, чтобы делать это с толком, ты не должен уметь описывать этот процесс. Естественная жизнь — это, в сущности, бессознательная жизнь. Взяв в руки лопату, Стивенсон всего-навсего расширил область искусственного. Прочитав эту ужасную книгу, я кое-что понял. Если я проведу остаток жизни в парижском кафе за чтением Бодлера, это будет более естественно, чем если я наймусь подстригать живые изгороди или сажать какао по колено в грязи.

«Еп Route»[58] чрезвычайно переоценили. Это журналистика в чистом виде. Нужно уметь заставить читателя слышать музыку, о которой пишешь. Тема замечательная, но стиль бесцветный, неряшливый, вялый. У Оне и то французский язык звучит лучше. Он хочет быть банальным, и у него получается. А Гюисманс не хочет и… Роман Харди читается с удовольствием, книга Фредерика очень интересна по материалу… Поскольку в тюремной библиотеке едва наберется несколько романов для бедолаг, с которыми я сижу, я хочу потом оставить ей десяток-другой хороших книг: Стивенсона (тут только «Черная стрела»), кое-что из Теккерея (тут нет ничего), Джейн Остин (нет) и несколько приличных вещей в духе Дюма-отца — например, Стэнли Уэймана или кого-нибудь из нынешних молодых. Ты, кажется, писал, что у Хенли есть протеже? И еще этого Энтони Хоупа. Не мог бы ты после Пасхи составить список — выходит штук пятнадцать — и попросить разрешения переслать их мне? Они обрадуют тех немногих, кто не хочет читать «Дневник» Гонкуров. Не забудь. Я заплачу сам.

Я в ужасе и за себя — ведь я выйду на волю без единой книги. Одна надежда на друзей — на Космо Леннокса, Реджи Тернера, Гилберта Берджесса, Макса и других. Ты знаешь, какие авторы мне нужны: Флобер, Стивенсон, Бодлер, Метерлинк, Дюма-отец, Китс, Марло, Чаттертон, Кольридж, Анатоль Франс, Готье, Данте и литература о нем, Гете и о нем и так далее. Я был бы несказанно рад, если бы что-нибудь из этого встретило меня после освобождения — может быть, найдутся друзья, которые не откажут. Я действительно бесконечно вам всем благодарен, хотя порой может показаться, что это не так. Но не забывай, что я измучен тюрьмой, и не только ею.

Напиши мне, пожалуйста, поподробнее о пьесах и книгах. В последнем письме твой почерк был настолько ужасен, что закрадывалась мысль, не сочинил ли ты только что трехтомный роман, посвященный пагубному распространению коммунистических взглядов среди состоятельных людей, или что ты как-нибудь иначе растрачиваешь молодость, которая обещала и обещает очень и очень многое. Если это объяснение несправедливо, будь снисходителен к арестантскому брюзжанию. Но прошу тебя — пиши яснее. А то, неровен час, можно подумать, что тебе и скрывать-то нечего.

Боюсь, письмо вышло не из приятных. Но лучше уж высказать упреки тебе самому, чем передавать через других. Прочти письмо Мору. В субботу, надеюсь, меня навестит Ф. Харрис. Передай от меня поклон Артуру Клифтону и его жене, которая, на мой взгляд, удивительно похожа на жену Россетти — такие же дивные волосы, — но, безусловно, добрее характером, хотя мисс Сиддал тоже очаровательна, как и ее стихотворение. Всегда твой

Оскар