Письма

В последнее время я довольно прилежно изучал четыре поэмы в прозе, написанные о Христе. На Рождество мне удалось достать греческое Евангелие, и теперь по утрам, покончив с уборкой камеры и вычистив посуду, я понемногу читаю Евангелие, выбирая наугад десяток-другой стихов. Начинать таким образом каждый день чудесно. Как важно было бы тебе, в твоей беспорядочной бурной жизни, так же начинать свой день. Это принесло бы тебе громадную пользу, а греческий текст совсем не труден. Бесконечные, ко времени и не ко времени, повторения отняли у нас naiveté[36], свежесть и очарование романтической простоты Нового Завета. Нам его читают вслух слишком часто и слишком дурно, а всякое повторение убивает духовность. Когда возвращаешься к греческому тексту, кажется, что вышел из тесного и темного дома в сад, полный лилий.

А мне это приносит двойную радость, когда я подумываю, что, вполне вероятно, там встречаются ipsissima verba[37], которые произносил Иисус. Всегда считали, что Христос говорил по-арамейски. Так думал даже Ренан. Но теперь мы знаем, что галилейские крестьяне владели двумя языками, как и ирландские крестьяне в наши дни, а греческий язык был общепринятым разговорным языком не только в Палестине, но и везде на Востоке. Мне всегда было неприятно думать, что слова Христа мы знаем только по переводу перевода. И меня радует то, что его разговорная речь, по крайней мере, позволила бы Хармиду{226} слушать его, Сократу — спорить с ним, а Платону — понимать его; что он действительно сказал: έγώειμι ϐ ποιμήν ϐ χαλοζ — «я есмь пастырь добрый»{227}; что, когда он размышлял о лилиях полевых и о том, что они не трудятся, не прядут, его собственные слова были{228}: χαταμάθετε τά χρίνα τοΰ άγροΰ, τϖζ αύξάνει ού χοπιά ούδέ νήθει[38] и что, когда он воскликнул: «Жизнь моя завершилась, ее назначение исполнено, она достигла совершенства», — последнее его слово было именно то, которое нам сообщил св. Иоанн{229}: τετέλεσται[39] — и только.

Читая Евангелия, в особенности от Иоанна — какой бы ранний гностик ни присвоил себе его имя и плащ, — я вижу не только постоянное утверждение воображения, как основы всей духовной и материальной жизни, но понимаю, что воображение Христа было просто воплощением Любви и что для него Любовь была Богом в самом полном смысле слова. Недель шесть назад тюремный врач разрешил давать мне белый хлеб вместо черствого черного или серого хлеба, входящего в обычный рацион заключенных. Это величайшее лакомство. Тебе, конечно, странно подумать, что сухой хлеб для кого-то может быть лакомством. Но, уверяю тебя, для меня это такой деликатес, что каждый раз после еды я собираю все крошки до последней со своей оловянной тарелки и с грубого полотенца, которое мы подстилаем, чтобы не запачкать стол, и я подбираю их не от голода — теперь мне еды хватает, — но только ради того, чтобы ничто, доставшееся мне, не пропало даром. Так же надо относиться и к любви.

Христос, как и все, кто обладает неотразимым личным обаянием, не только умел сам говорить прекрасные слова, но своей силой заставлял и других говорить ему прекрасные слова; я люблю у св. Марка рассказ о греческой женщине — γννη Ελληνιζ, — когда Христос, чтобы испытать ее веру, сказал ей, что нехорошо взять хлеб у детей Израиля и бросить псам. Она отвечала, что и маленькие собачки — χνναρια — это надо переводить, как «маленькие собачки» — под столом едят крохи у детей{230}. Большинство людей живет ради любви и преклонения. А надо бы жить любовью и преклонением{231}. Если кто-то любит нас, мы должны сознавать себя совершенно недостойными этой любви. Никто не достоин того, чтобы его любили. И то, что Бог любит человека, означает, что в божественном строе идеального мира предначертано, что вечная любовь будет отдана тому, кто вовеки не будет ее достоин. А если тебе показалось, что эту мысль слишком горько выслушивать, скажем, что каждый достоин любви, кроме того, кто считает себя достойным ее. Любовь — это причастие, которое надо принимать коленопреклоненно, и слова Domine, non sum dignus[40] должны быть на устах и в сердцах принимающих его. Мне хотелось бы, чтобы ты хоть иногда задумывался над этим. Тебе это так насущно необходимо.