Письма

Не вопреки себе самому, о священная глава, говорит Божественное Писание, уча о Спасителе, но что чему свойственно и прилично, то сему и приписывает. Одно относится к Божеству, иное — к вочеловечению, иное же — к вольному страданию. Писание нарекло Его истинным светом, сиянием славы и образом Отчей Ипостаси, одним — по чистоте сущности, другим — по вечности, лучше же сказать, по совечности, третьим — по ипостасности и потому, что украшается подлинными чертами Божества. Чтобы не почел ты сияния неипостасным, за Ипостась ручается образ. Красным же паче сынов человеческих и красным во утвари (Ис.63:1) называет Писание Господа по Божественной и безгрешной добродетели вочеловечения, а не имеющим ни вида, ни доброты — по двум причинам: во–первых, потому, что, скрыв Владычний образ, Он явил зрак раба, а во–вторых, потому, что во время страдания, которому подвергся добровольно, нанесены Ему оскорбления всякого рода. Среди дня висел Он на месте казни в главном городе, во время самого великого праздника, на котором, вероятно, никто не отказался присутствовать; одни насмехались, другие ругались, иные укоряли, иные подносили оцет, иные оскорбляли, иные пронзали копием ребра. И хотя с распятыми разбойниками ничего подобного не делали, Его подвергали даже таким поруганиям, каким не позволялось подвергать и преступников.

221. Епископу Лампетию.

Как должно разуметь написанное в книге Екклесиаста:не буди правдив вельми(Еккл.7:17)?

Как высшая степень телесной красоты — соразмерность членов, так и высшая степень душевной красоты ? соразмерность добродетелей. Некоторые из мудрецов утверждали, что крайности впадают в порок: желающий быть бережливым впадает в скупость, а желающий быть великодушным — в расточительность, потому мудрые и называли добродетель серединою (так в середине между нечестием и злочестием стоит благочестие). И премудрый справедливо советовал: не буди правдив вельми. Если же советует он это, то не будь жестоким и строгим судиею того, в чем погрешают против тебя ближние, но препобеждай справедливость благостью и оказывай снисхождение тем, которые делают против тебя что–либо и превышающее меру снисходительности.

222. Ему же.

Поскольку разумение наше не в состоянии было постигнуть причину для похвал вседоблестного епископа Ермогена и дух наш не вмещает обилия его заслуг, то не откажись оказать мне снисхождение. Для кого нелегко описать удовлетворительно и часть его доблестей, тот возможет ли изобразить все его заслуги?

223. Схоластику Петру.

Надобно, друг, оставив именования благ, перейти к самым благам. Ибо царство, богатство и слава у язычников — только на словах, а по самой сути — у христиан. Как и наоборот, у нас — только название бесславия, смерти, нищеты, а самая суть этого — у них. И если угодно, возьмем право начальствовать, которого все желают и которого всякий домогается, и, судя по оному, обличим и все другие блага. И не говоря о том, что оно кратковременно и скоро исчезает (ибо многие прямо с начальственных престолов низведены были во гроб и плач о них непосредственно следовал за восклицаниями глашатаев), даже оставив и то, что многие лишились и прародительского наследства, подверглись лишению имуществ, оценим его, когда оно наиболее привлекательно. Не станем отнимать блуднических мастей, благовоний и прикрас, но рассмотрим его в полном убранстве, чтобы обличить тогда его безобразие.

Итак, представим величавую наружность жезлоносцев, клич глашатая, покорность народа, всеобщее удивление и узнаем, что такое этот мнимый, столь вожделенный блеск? Не правда ли, он не только излишен и является чем–то бесполезным, но даже вреден? Ибо делается ли от этого человек лучше или по телу, или по душе (а душа и тело и составляют человека)? Бывает ли тогда тело выше, здоровее, подвижнее? Приобретает ли оно более тонкие чувства? Никто не скажет этого.

Итак, обратимся к душе. Сделается ли человек от этой величавости более целомудренным, скромным, благоразумным? Нимало, а совершенно напротив. Ибо обыкновенно не то же бывает с душою, что и с телом. Тело ничего не присовокупило к собственной своей силе, а душа даже присовокупила порок, потому что запечатлела в себе от этого неразумие, тщеславие, безрассудство и тысячи иных недостатков. А если она радуется, высоко о себе думая, надмеваясь, над всеми превозносясь, — это более всего и есть верх порока, так как человек не скорбит, не чувствует, но радуется тому, что болезни у него усиливаются.