Письма (1880)

2-м часу. Лавров сказал, что самая лучшая и комфортная гостиница в Москве - "Лоскутная" (на Тверской, сейчас близ площади, где Иверская божия матерь), и тотчас же побежал и привел кучера, сказав, что это извозчик, но он, кажется, был не извозчик, а лихач или его кучер. Привезя в гостиницу, денег не хотел брать, но я ему дал насильно 70 коп. В "Лоскутной" всё занято, но мне отыскали № в 3 р., очень порядочно меблированный, но окнами выходящий во двор и в стену, так что думаю, что завтра будет темно.

Предвижу, что статья моя до времени напечатана не будет, ибо странно ее печатать теперь. Таким образом, поездка до времени не окупится. Теперь уже час ночи. Очень тяжело без вас троих, без тебя и без милых деток. Целую всех вас крепко, тебя первую, а затем Лилю и Федю. Поцелуй их за меня покрепче и скажи, что я их ужасно люблю. С книгопродавцев, вероятно, не успею ничего получить, ибо в 2 дня они не справятся. Ну, до свидания. Не знаю, получу ли от тебя письмецо. Пиши на имя Елены Павловны. Полагаю, однако, что тебе отвечать на это письмо мне нельзя, ибо получу не раньше 29, а 29 я хочу уже быть в Руссе. Вот если ты бы сама догадалась написать Елене Павловне, было бы прекрасно. Если случится (боже сохрани) какое несчастье, то телеграфируй мне уже в гостиницу "Лоскутное", на Тверской, Ф. М. Достоевскому, занимаю № 32.

Еще раз обнимаю всех трех и крепко целую.

Твой Ф. Достоевский.

(1) в подлиннике описка: Любимову

861. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

25 мая 1880. Москва

Москва. Воскресение 25 мая/80. Лоскутная гостиница на Тверской.

Милый друг мой Аня, вчера утром посетили меня в торжественном визите Лавров, Ник<олай> Аксаков и один доцент Университета Зверев, пришли заявить почтение. Должен был в то же утро отдавать всем троим визиты. Взяло много времени и разъездов. Затем отправился к Юрьеву. Встреча восторженная с лобызаниями. Узнал, что они хотят просить, чтоб дозволили открыть памятник осенью, в октябре, а не в июне и в июле, как, кажется, наклонно сделать начальство; но тогда открытие будет эскамотировано, ибо никто не приедет. О ходе дел от Юрьева не мог добиться толку, человек беспорядочный, в новом виде Репетилов. Однако же с хитростью. (Интриги, однако, были несомненные.) Между прочим, я заговорил о статье моей, и вдруг Юрьев мне говорит: я у Вас статью не просил (то есть для журнала)! Тогда как, я помню в письмах его, именно просил. Штука в том, что Репетилов хитер: ему не хочется брать теперь статью и платить за нее. "Но на осень, на осень Вы нам дайте, никому как нам, мы просим первые, слышите, а к тому времени Вы ее тщательнее отделаете" (то есть точно уж ему известно, что она теперь не тщательно отделана). Я, разумеется, тотчас же прекратил о статье и обещание на осень дал лишь вообще. Не понравилось мне это ужасно. - Затем поехал к Новиковой, был встречен очень любезно. Затем визиты, затем к Каткову: не застал дома ни Каткова, ни Любимова. Отправился по книгопродавцам. Двое (Кашкин) переменили квартиры. Все обещали что-нибудь дать в понедельник. Не знаю, дадут ли. Поеду, однако, в понедельник и постараюсь записать новые квартиры. Затем заехал к Ив<ану> С<ергеевичу> Аксакову. Он еще в городе, но дома не застал, в банке. Затем, воротясь домой, обедал. Затем в 7 часов поехал к Каткову: застал и Каткова, и Любимова, был встречен очень, очень радушно и переговорил с Любимовым насчет доставки "Карамазовых". Очень настаивают, чтоб на июнь. (Воротясь, придется чертовски работать.) Затем упомянул о статье, и Катков настоятельно стал просить ее себе, то есть все-таки на осень. Взбешенный на Юрьева, я почти обещал. Так что теперь если "Русская мысль" захочет статью, то сдеру непомерно, иначе Каткову. (Статью к тому же времени можно еще распространить.)