Письма (1870)

Женский вопрос (в феврале), по-моему, изложен у Вас превосходно. Но отвечаю на Ваш вопрос - почему я нашел в "Заре" недостаток самоуверенности? Я, может быть, неточно выразился, но вот что: Вы слишком, слишком мягки. Для них надо писать с плетью в руке. Во многих случаях Вы для них слишком умны. Если б Вы на них поазартнее и погрубее нападали - было бы лучше. Нигилисты и западники требуют окончательной плети. В статьях о Толстом Вы как бы умоляете их согласиться с Вами, а в последних статьях о Толстом Вы впадаете в какое-то уныние и разочарование, тогда как, по-моему, тон должен быть торжественный и радостный до дерзости: ну что Вы думаете - понимают они в самом деле тонкий, блестящий юмор Ваш в письмах Косицы? Когда я здесь читал об г-же Конради, подражающей Писареву, или об том, где Вы просите Вашего корреспондента, после того как Вы, к своему удивлению, чувствуете, что не можете считать себя ни дураком, ни подлецом, - и тотчас же оговариваетесь, как бы в страхе: "Я вас прошу понять меня как следует", то я здесь хохотал, а неужели Вы думаете, что такой тон им понятен? Одним словом: Вам подобным тоном не писать - невозможно; ибо это серьезность, любовь и почтительность к делу; есть теперь тон журнала, и этот тон высок, что и прекрасно и составляет сущность "Зари"; но иногда, по-моему, надо понижать тон, брать плеть в руки и (5) не защищаться, а самим нападать, гораздо погрубее. Вот что я разумел под самоуверенностью. Впрочем, может быть, я сужу ошибочно - из азарта.

Две строчки о Толстом, с которыми я не соглашаюсь вполне, это - когда Вы говорите, что Л. Толстой равен всему, что есть в нашей литературе великого. Это решительно невозможно сказать! Пушкин, Ломоносов - гении. Явиться с Арапом Петра Великого и с Белкиным - значит решительно появиться с гениальным новым словом, которого до тех пор совершенно не было нигде и никогда сказано. Явиться же с "Войной и миром" - значит явиться после этого нового слова, уже высказанного Пушкиным, и это во всяком случае, как бы далеко и высоко ни пошел Толстой в развитии уже сказанного в первый раз, до него, гением, нового слова. По-моему, это очень важно. Впрочем, я не могу всего высказать в нескольких строках.

Неужели Милюков уже до такого предела доходит? Что он делает вообще теперь?

Извините, Чаева роман "Подспудные силы" мне очень понравился: очень поэтично и написано покамест хорошо. А зачем же Вы его упустили? "Свекровь" - строже как произведение, но ведь это не роман, и сверх того стихи. (Я то есть сужу с площадной точки зрения - необходимой, говоря о подписчиках.)

Анна Григорьевна Вам сердечно кланяется. Ах, кабы поскорее домой, Николай Николаевич, поскорее бы!

Весь Ваш Ф. Достоевский.

Р. S. Повторяю, жду от Вас, как от доброго старого приятеля, извещения меня поскорее. Да и деньги ух как нужны; хорошо, если б Кашпирев не оттягивал присылку, если скажет да.

Всё забываю спросить: неужели книга Данилевского "Европа и Россия" не появится отдельно? Да как же это можно? Ради бога, не забудьте об этом уведомить.

(1) было начато: мы<сли?>

(2) было: Эта

(3) вместо: роман Толстого было начато: "Вой<на и мир>"

(4) было: из-за

(5) далее было: не ждать

387. А. Н. МАЙКОВУ 25 марта (6 апреля) 1870. Дрезден

Дрезден 25 марта/6 апреля /1870.