Письма (1857)

Ты пишешь, милый и добрый Миша, что тебе бог знает как трудно было читать мое письмо и вместе с тем исполнить мою просьбу о деньгах. Но если б ты знал, друг мой, как мне было тяжело от мысли, что ты непременно будешь поставлен в тяжелое положение моим письмом, то ты бы сам сказал, что я достаточно наказан за мой проигрыш. Вообще всё время ожидания твоего письма в скучнейшем Турине проведено было мною мучительнейшим образом и, главное, от тоски по тебе и всех вас. Дело в том, что с самого отъезда из Петербурга я здесь на чужой стороне ровнешенько ни от кого из Вас не получал еще никакого известия. Я бог знает что, например, выдумывал о тебе и надодумывался до таких крайностей, что просто погибал от тоски. О физических наших страданиях говорить нечего. Их и не было, но каждую минуту мы дрожали, что подадут счет из отеля, а у нас ни копейки, - скандал, полиция (sic, это здесь так, безо всяких сделок, если нет поручителя и вещей, были наяву примеры и т. д. и т. д., а я не один), гадость! Часы заложены в Женеве, одному действительно благородному человеку. Даже процентов не взял, чтоб одолжить иностранца, но дал пустяки. Теперь выкупать не буду, деньги нужны, она кольцо заложила. Но у нас написан уговор для выкупа: до конца октября (здешнего стиля). Но всё это пустяки.

Главное в том: что делается с тобой? Вот это для меня главное. Повторяю, я черт знает чего здесь надумался. Думал я, что ты мне сообщишь хоть кой-что о журнале. Но ты пишешь так коротко, что об этом ни полслова. Разве это возможно? Ради бога, уведомь. А главное - нужно работать, нужно стараться. Если не "Время", так другое что можно издавать. Иначе пропадем. Я вот чувствую, что мне много нужно будет денег, чтоб обеспечить себя хоть на три месяца писанья романа. Иначе не будет романа. Но где взять денег? Это я. Еще как-нибудь извернусь. Но ты-то, с семейством-то? Одним словом, я бы желал поскорей воротиться.

Ты спрашиваешь, почему я так скоро оставил Париж. Во-1-ых, он мне омерзел, а во-вторых, я сообразовался с положением той особы, с которой путешествую.

Про Колю прочел с грустию. Бессеру я ни в чем не верю. Это не доктор, а шарлатан; так по-моему. Кабы Боткин. Кланяйся Коле. Навещай его. Посылай кого-нибудь из семейства. Тяжело ему бедному, умирающему. Передай ему, что его целую и часто, каждый день о нем думаю.

О подробностях моего путешествия вообще расскажу на словах. Разных приключений много, но скучно ужасно, несмотря на А<поллинарию> П<рокофьевну>. Тут и счастье принимаешь тяжело, потому что отделился от всех, кого до сих пор любил и по ком много раз страдал. Искать счастье, бросив всё, даже то, чему мог быть полезным, - эгоизм, и эта мысль отравляет теперь мое счастье (если только есть оно в самом деле).

Ты пишешь: как можно играть дотла, путешествуя с тем, кого любишь. Друг Миша: я в Висбадене создал систему игры, употребил ее в дело и выиграл тотчас же 10000 франк<ов>. Наутро изменил этой системе, разгорячившись, и тотчас же проиграл. Вечером возвратился к этой системе опять, со всею строгостью, и без труда и скоро выиграл опять 3000 франков. Скажи: после этого как было не увлечься, как было не поверить - что следуй я строго моей системе, и счастье у меня в руках. А мне надо деньги, для меня, для тебя, для жены, для написания романа. Tут шутя выигрываются десятки тысяч. Да я ехал с тем, чтоб всех вас спасти и себя из беды выгородить. А тут, вдобавок, вера в систему. А тут, вдобавок, приехал в Баден, подошел к столу и в четверть часа выиграл 600 франков. Это раздразнило. Вдруг пошел терять, и уж не мог удержаться и проиграл всё дотла. После того как тебе послал из Бадена письмо, взял последние деньги и пошел играть; с 4-х наполеонов выиграл 35 наполеонов в полчаса. Необыкновенное счастье увлекло меня, рискнул эти 35 и все 35 проиграл. За уплатой хозяйке у нас осталось 6 наполеондоров на дорогу. В Женеве часы заложил.

В Бадене видел Тургенева. И я был у него два раза, и он был у меня. Тургенев А<поллинарию> П<рокофьовну> не видал. Я скрыл. Он хандрит, хотя уже выздоровел с помощию Бадена. Живет с своею дочерью. Рассказывал мне все свои нравственные муки и сомнения. Сомнения философские, перешедшие в живье. Отчасти фат. Я не скрыл от него, что играю. Давал мне читать "Призраки", а я за игрой не прочел, так и возвратил не прочтя. Говорит, что написал для нашего журнала и что если я напишу ему из Рима, то он вышлет мне "Призраки" в Рим. А что я знаю о журнале?

Надо написать статью. Знаю это. Ибо на 1450 франков, тобой присланных, ничего не сделаешь, то есть много сделаешь, но домой не доедешь. Но писать мне ужасно трудно. Что написал в Турине, всё разорвал. Надоело писать на заказ. Но, однако ж, не отчаиваюсь послать хоть из Рима. Потому что надо.

Дай бог небесного царствия дяде. Думаю, тетке много хлопот и пакостей предстоит вынести. Насчет наследства нам не надеюсь. Однако ж уведомь тотчас, ежели что будет.

Ради бога, уведомляй обо всем, обо всем. Обнимаю тебя, благодарю и целую.

Твой Ф. Достоевский.