Получил ли ты то письмо мое (последнее), где я прошу тебя съездить к Некрасову и Калиновскому? Вообще, друг мой, еще раз умоляю тебя, в каждом письме своем уведомляй, что "такое-то письмо твое, дескать, мною получено" и т. д. Это важно. Пойми это. Да еще умоляю тебя, бесценный мой, поступить по моей просьбе в последнем письме, то есть съездить и к Некрасову и к Калиновскому. Конечно, повергаю всё на твое соображение. (Могут выйти обстоятельства, каких я не знаю.) Но согласись сам, что совет мой довольно основателен и что к этим людям не худо бы съездить.
Краевский еще в четверг обещал тебе на днях дать знать. Вот, уж вторник. Надо признаться, что они-таки тянут.
Насчет Кушелева я, конечно, согласен и благодарю вас обоих (тебя и Майкова). 2000 не худо, но какие же 3 части. Разве "Степанчиково" в 3-й. Но это в том случае, если Краевский напечатает в этом году (настаивай, голубчик, чтоб в этом году).
NВ. Да вот еще что: помнишь - литературные суждения п<олковни>ка Ростанева о литературе, о журналах, об учености "Отеч<ественных> записок" и проч. Непременное условие: чтоб ни одной строчки Краевский не выбрасывал из этого разговора. Мнение по<лковни>ка Ростанева не может ни унизить, ни обидеть Краевского. Пожалуйста, настой на этом. (2) Особенно упомяни.
Деньги твои я получил и благодарил тебя, ты уже знаешь.
Просьба моя в Петербург отправлена. Жду. Но очень еще долго, может быть, тебя не увижу. Будут справки и проч. Так я предвижу. Разве месяца через два.
Прощай, мой бесценный. Обнимаю тебя и целую. Твой брат преданный тебе
Кланяйся всем своим. Врангель не пишет, что с ним? Я послал письмо через него Тотлебену. Не получил ответа. Недели две прошло.
(1) было: очень
(2) было: и на этом
164. А. И. ГЕЙБОВИЧУ
23 октября 1859. Тверь
Добрейший и незабвенный друг наш, благороднейший Артемий Иванович, не стану перед Вами оправдываться в долгом молчании, но если перед Вами виноват, то, клянусь, без вины! Я и жена, мы Вас и всё милое семейство Ваше не только не забывали, но, кажется, не проходило дня, чтоб не вспоминали об Вас и вспоминали с горячим сердцем. Когда я получил здесь письмо Ваше, которое Вы начали так не по-дружески "милостивым государем", то меня замучили угрызения совести, и я упрекнул себя за долгое молчание. Правда, написать письмо было можно и раньше, но дела мои до того не устроивались, что едва лишь соберусь писать, как тотчас же падает на нос какое-нибудь головоломное дело: бегай, советуйся, проси и отписывайся. Впрочем, так не расскажешь; лучше опишу Вам всё наше странствие с самого 2-го июля, и, по рассказу, сами увидите, чем я так особенно был занят и что именно меня тревожило.