Читаем Письма (1832-1856) полностью

Напишу тебе две строчки, ибо занят. Не знаю, где застанет тебя письмо мое. Всеми силами постараюсь так окончить свои дела, чтобы хоть даже в сентябре побывать к тебе на неделю. Что же касается до денег, то я немножко ошибся в расчете. Мне придется писать едва ли и два фельетона в неделю, то есть уже не более как 250–300 руб. ассигнац<иями>. И так как я должен уплачивать Майковым, которым я очень много задолжал (хотя они и не спрашивают), и за квартиру, то уж я и не знаю, сколько я тебе буду присылать; но буду присылать. Я, брат, в таком положении, что если отдам тебе до 1 октября только 100 руб. серебр<ом>, то почту себя счастливейшим человеком. Но с 1-го октября или сентября* дела переменятся. Я возьму у Краевского после окончания романа 1000 руб. серебр<ом> вперед и не иначе как на неопределенный срок. Так как «Современник» идет и с ожесточением переманивает к себе сотрудников «Отеч<ественных> записок», то он, Андр<ей> Алексан<дрович> Краев<ский>, сильно трусит. Он будет согласен на всё. К тому же счастье его и мое, что роман мой печатается в конце года. Он завершит год, пойдет во время подписки и, главное, будет, если не ошибаюсь теперь, капитальною вещью в году и утрет нос друзьям «Современникам», которые решительно стараются похоронить меня. Но к черту их. Тогда, получа 1000 руб. сереб<ром>, я приеду к тебе (1) с деньгами и с окончательным решением насчет тебя. Ты можешь приехать в Петербург хоть один, взяв отпуск на 28 дней, получить место и — или продолжать службу в инженерах, или навек оставить ее.

Адресс мой:

На углу Малой Морской и Вознесенского проспекта, в доме Шиля, в квартире Бреммера, спросить Ф. Достоевского.

Насчет перевода не знаю, буду хлопотать всё лето, искать его. У нас был в Петербурге (он теперь за границей) один дурак Фурманн, тот получает до 20000 р. в год одними переводами! Если б у тебя был хоть один год обеспеченный, то ты бы непременно пошел. Ты молод; можно бы даже сделать литерат<урную> карьеру. Теперь все ее делают. Лет через десять можно бы и забыть о переводах.

Я пишу очень прилежно, авось кончу. Тогда мы увидимся ранее. Что говорит Эмилия Федоровна? Я ей нижайше кланяюсь, детям тоже. Прощай, брат. У меня маленькая лихорадка. Я вчера простудился, выйдя ночью без сюртука в одном пальто, а по Неве шел лед. У нас холодно, как в ноябре. Но уже я раз до шести простуживался, — вздор! Вообще здоровье мое очень поправилось.

Прощай, брат. Пожелай мне успеха. После романа я приступлю к изданию моих 3-х романов («Бед<ных> лю<дей>», «Дв<ойника>», перед<еланного> и последнего) на свой счет, и тогда, авось, прояснится судьба.

Дай бог тебе счастья, мой милый.

Тв<ой> Ф. Достоевский.

Ты не поверишь. Вот уже третий год литературного моего поприща я как в чаду. Не вижу жизни, некогда опомниться; наука уходит за невременьем. Хочется установиться. Сделали они мне известность сомнительную, и я не знаю, до которых пор пойдет этот ад. Тут бедность, срочная работа, — кабы покой!!

Мой всенижайший поклон Николаю Ивановичу Рейнгардту, Бергманам.

* Тогда-то я и приеду к тебе, с последними пароходами

(1) далее было: уже

73. А. В. СТАРЧЕВСКОМУАпрель — первая половина мая 1847. Петербург

За той формой, которая Вам посылается, просидел я не отрываясь пять часов. Статью о иезуитах следовало бы всю переписать. Трудность и мешкотность в том, что приходится чинить фразу, а не переделывать вовсе; да тут же нужно соблюдать выгоду типографии и не вымарать всего. Поправишь, да еще не щегольски поправишь, а просидишь четверть часа над двумя строчками. Билетики же можно будет зачеркивать как угодно.

Остальные 2 формы принесу сам, сижу не отрываясь, у меня всего оставшихся 10 форм. За 3-мя формами приходится сидеть в день часов 12.

Ф. Достоевский.

74. А. В. СТАРЧЕВСКОМУАпрель — июнь 1847. Петербург

Милостивый государь Альберт Викентиевич.

Мне ни разу не говорили о Вашем посланном, и я сам с нетерпением ждал его. Посылаю Вам Ваши листы; они не просмотрены. Я нездоров приливами крови в голову и заниматься решительно не могу по приказанию доктора. Когда буду в состоянии работать, — заработаю. Если же работы для меня не будет, то отдам данное мне Вами вперед деньгами тотчас же по выходе Словаря. За сим пребываю

Ваш весь Ф. Достоевский.

На обороте: Его высокоблагородию Альберту Викентьевичу Старчевскому. На углу Офицерской и Фонарного переулка,

дом Шпигеля.

75. H. A. НЕКРАСОВУКонец августа — начало сентября 1847. Петербург

Милостив<ый> государь Николай Алексеевич.

Конечно, те условия, которые Вам угодно было предложить мне в последнее свидание наше у Майкова, весьма выгодны. Но в настоящую минуту я нахожусь в таком затруднительном положении, что деньги, Вами обещанные, не принесут мне ровно никакой пользы, а только протянут мою безвыходность напрасно. Вам, может быть, отчасти известны мои обстоятельства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука