Пища богов

У собирателей же ситуация была иная. Женщины с самым большим репертуаром передаваемых образов пищи, ее источников и секретов приготовления несомненно оказывались в преимущественном положении. Язык вполне мог возникнуть как некая таинственная способность, которой обладали главным образом женщины, проводившие вместе большую часть времени своего бодрствования и обычно разговаривающие друг с другом. Женщин во все времена считали склонными к общности, к группе, в отличие от образа одинокого мужчины – романтизированной версии ведущего самца отряда приматов.

Лингвистические достижения женщин определялись необходимостью запомнить и описать друг другу все многообразие мест произрастания, сопутствующих приметных знаков, а также многочисленные таксономические и структурные детали, касающиеся растений, которые надлежало собрать или, наоборот, которых надо было избегать. Сложная морфология естественного мира направляла эволюцию языка к моделированию мира зримого. По сей день одно таксономическое описание растения вызывает при прочтении истинно джойсовский трепет: “Кустарник, высотой от 2-х до 6-и футов, совершенно гладок. Листья – сидячие, линейно-ланцетовидные или ланцетовидные, острые или заостренные – обычно расположены на одной высоте друг против друга, кое-где по три или верхний отдельно. Цветы – одиночные в пазухах, желтые, с запахом – расположены на ножке. Чашечка колокольчиков – видная, лепестки скороопадающие, обратнояйцевидные” и т.д., еще на много строк.

Та языковая глубина, какой достигли женщины-собирательницы, привела в конечном счете к важному открытию: к открытию земледелия. Я называю его важным из-за его последствий. Женщины ясно понимали, что могли бы попросту сами выращивать какие-то растения. В результате они изучили особенности тех растений, которые обеспечивали оседлый образ жизни, а всю остальную природу, которую когда-то знали так хорошо, стали постепенно забывать.

С этого момента начался отход от естественного мира и возникла двойственность: человек и природа. Как мы вскоре увидим, местность, где умерла культура древней богини, – Чатал-Хююк в нынешней турецкой Анатолии, – и есть та самая местность, где могло впервые возникнуть земледелие. В таких местах, как Чатал-Хююк и Иерихон, люди и их одомашненные растения и животные стали впервые физически и психологически обособленными, отделенными от жизни дикой природы и страшного неведомого. Использование галлюциногенов могло быть санкционировано лишь в обществах охотников и собирателей. Когда же эти растения потребляли земледельцы, они не в состоянии были подняться на рассвете и выйти обрабатывать поле. На этом этапе зерно злаков и вообще зерно становятся богами – богами, символизирующими одомашненность и тяжкий труд. Они замещают древних богинь вызываемого растениями экстаза.

Земледелие приносит с собой возможность перепроизводства, что ведет к избытку продуктов, накоплению и торговле. Торговля порождает города. Города изолируют своих обитателей от мира природы. Как это ни парадоксально, но более эффективное использование растительных ресурсов с помощью земледелия привело к отходу от симбиотических отношений человека и природы. Я говорю об этом вовсе не метафорически. Скука современности – это следствие нарушенной квазисимбиотической связи между нами и природой Геи. Только восстановление в какой-то форме этой связи, способно привести нас к полной оценке нашего права по рождению и нашего ощущения себя истинно человеческими существами.

5. ПРИВЫЧКА КАК КУЛЬТУРА И КАК РЕЛИГИЯ

Обычная деятельность небольшой группы кочевых пастухов через определенные промежутки времени, вероятно, совпадающие с фазами Луны, прекращалась. Дожди в тропиках следовали, как правило, за новолунием, принося обилие грибов. Все происходило по ночам; ночь – время магических проекции и галлюцинаций, и поэтому видений легче достигнуть в темноте. Присутствовал весь клан – и старые, и малые. Старшие, в особенности шаманы, обычно женщины, но нередко и мужчины, скупо выдавали каждому положенную дозу. Каждый из членов клана стоял перед группой и задумчиво жевал, а затем проглатывал тело Богини, прежде чем вернуться на свое место в кругу. Звуки костяных флейт и барабанов вплетались в распевы. Танцы в ряд, с тяжелыми притопываниями запускали энергию первой волны видений. Внезапно старшие давали знак стихнуть.

В неподвижной тьме каждый ум следует своей тропой из искр в кустарник, тогда как некоторые тихо причитают. Они чувствуют страх и преодолевают его общими усилиями. Они испытывают облегчение в соединении с чудом, которые им дарят видения; некоторые спонтанно приближаются к находящимся рядом в простом порыве расположения, с импульсом близости или испытывая эротическое желание. Человек не ощущает никакой дистанции ни между собой и всем остальным кланом, ни между кланом и всем миром. Тождество растворяется в высшей бессловесной истине экстаза. В том мире все разделения преодолены. Есть лишь Единая Великая Жизнь; она зрит себя в игре, и она радостна.

* * *