Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Розенберг Александр Петрович. Блюм, как его звал Григорьев. Почетная мебель нашего училища, как звал его я. Но мы оба ошибались. Он имел закулисное влияние на наши пошлые делишки и этим влиянием очень дорожил. Киндер[166] ему завидовал втайне, но не хотел этого сильно обнаруживать. Блюм любил говорить о добродетели с суровым пафосом и торжественными жестами. О нем говорят, что разбогател кражей. Прибыл в Крестцы налегке, в рваных сапогах. Происхождения темного, может быть, жид, хотя именовался впоследствии бароном фон Розенбергом. Поступил управляющим имениями Томилиной, которая была начальницей какого-то девичьего института. Дрова на сруб. Сплав на Мсте. Пороги. Подложные свидетельства о потонувших барках. Но сам умел провести все барки без порчи: сделка с лоцманами. Отсюда пошла поговорка, что Блюм проглотил 77 барок. Кто-то донес. Приехали обревизовать его. Прогнали, но больше ничего сделать не могли.

А он оперился. Дом. Лавочка. Жена — маленькая, довольно вульгарная барынька с большими барскими претензиями, но едва ли солидного барского происхождения. Дети вышли или глуховаты, или глуповаты. Попал в мировые судьи. Мужики стали говорить: пойдем к мировому селедки покупать. В лавке сидел сам, и жена, и дочки, которым приходилось слушать курьезы от наивных мужиков, привыкших называть вещи их настоящим именем и матюгаться. Сам удобрял свой огород: сидит себе на грядках с бумажкой в руках. Худой, длинный, борода седеет, сильный брюнет. Раздражителен и мстителен. <…>

Посещает уроки и делает им оценку. Нравится, что ученик стоит на коленях: учитель строг. Вступается за обиженного учителем сына купца, производит дознание и потом доносит директору. <…> Принимает слишком деятельное участие в деле Григорьева: давление на свидетелей, составление адресов к разным начальствам по этому поводу и сбор для них податей, торжественное шествие с Григорьевым по городу. Речи на актах в пользу Гр<игорьева>. <…> Имеет любовницу, свою ключницу. — Пьян не бывает и пьет мало, предположительно свои кислые наливки. Процесс в Новгородском окружном суде из-за данной ему пощечины[167].

Остроумов Николай Иванович, протоиерей. Пьяница — это одна из главнейших его отличительных черт. Даже водку покупает из экономии целыми ведрами и перепродает ее своим знакомым. Пьет ежедневно за обедом, а всякими торжественными случаями пользуется для сильного пьянства, причем иногда нализывается до полнейшего бесчувствия, как это было с ним в городском училище на Масленице, после вечера, где мы все так плачевно себя показали. Бывало, что являлся в церковь пьяный. Обругал покойника. Не хотел вырыть похороненного в летаргическом сне. Были жалобы. Но есть родственник где-то в консистории. — Охотится с ружьем, что делает втайне. Для таких охот купил у меня старое пальто. Имеет свою лошадку и экипаж. Большой лицемер; говорит, что совершение литургии вызывает в нем экстаз. Неверующих ненавидит фанатически. Мой разговор с ним по этому поводу. Ненависть к Славяниновым.

Корыстолюбец: ко мне перестал ездить с крестом с первого же раза, я постеснялся дать ему денег, хоть они и были приготовлены. Побывав у меня раз вечером, осудил, что нечего было есть, что был только чай да простая водка, дома пришлось ужинать. Свою служанку, Константинову, грозил высечь с помощью дьячка: заведет в сарай, да так там… С тех пор она не смеет грубить, только дулась да ворчала опасливо про себя. Довольно умен, однако и не столько умен, сколько мелочно-хитер. Раскланивается, низко снимая шляпу. Водит знакомства со всеми горожанами покрупнее; помещики уезда, которые поважнее, тоже его друзья.

В училище занимается лениво: раньше полчаса в класс не идет. У него порядок: кто не знает урока, должен сам на колени становиться. Назначались аудиторы для проверки знаний, так что уйти от стояния на коленях было невозможно. Придет иногда в класс минут на 5, сядет на ученический стол, перед толпою коленопреклоненных мальчишек, поговорит с ними, спросит, объяснит, продержит всю перемену — и покоен. При начальстве же суетлив, ходит в камилавке (которую зовет, впрочем, кивером) — не снимает ее ни в классе, ни на улице, так она ему шапкой и служит. При этом бывает очень озабочен. — Сидеть на стуле в учительской ему надоело: он все пробовал валяться, да неловко. Добился приобретения кушетки и владел ею безраздельно, придет и заляжет[168].

Бальзаминов Александр Николаевич. Был штатным смотрит<елем> уездн<ых> уч<илищ> в Борисове. Сочинил какой-то учебник, напечатанный, но почти не проданный <…>; эту арифметику предлагал мне обработать и потом напечатать совокупно. Высокий, пергаментное лицо, синие очки, глуховатый голос. Ходит очень быстро, зимой в своем тулупчике. Посвящен в стихарь. Из духовных. Пьет только рюмку, другую вина. В обществе скромен. В карты играет — преферанс и учится в винт. Дело ведет спустя рукава. Уроки на полчаса, а то и меньше. В конце года скажет: да, этот год мы очень плохо занимались; в будущем надо получше заняться. Но и в будущем то же. Любил, вместо даванья уроков, порассказать о Западном крае, о католиках-поляках и о жидах; жидовской школе; киндерша. Получил и сам прозвище Киндер-Бальзам. <…> К сечению учеников относился с добродушной похотливостью, но обнаруживать это остерегался: не сразу позволил Цареву высечь сына в училище, и позволил только внизу, не при товарищах. Зато отправлял иногда учеников домой со сторожем и с приказом — сечь, причем назначалось и число ударов…[169]