Фольклорная традиция прослеживается и в поэтике названий; у Толстого: «Камыш и маслина», «Дуб и орешник», «Три калача и одна баранка», «Зайцы и лягушки», «Три вора», «Голова и хвост змеи», «Тонкие нитки», «Баба и курица», «Мышь-девочка» и т. п.; у Сологуба: «Молот и цепь», «Ключ и отмычка», «Колодки и петли», «Два стекла», «Три плевка», «Карачки и обормот», «Лишние веревочки», «Злая гадина, солнце и труба», «Застрахованный гриб», «Раздувшаяся лягушка» и др.
Вместе с тем не вызывает сомнений, что писатели ставили перед собой совершенно разные цели. Сологуб, как и Хармс, экспериментировал — тестировал возможности языка, изменял привычные смыслы слов и ситуаций, изобретал неожиданные сцепления причинно-следственных связей, — сознательно разрабатывал поэтику текста абсурда. Толстой же просто создавал народную библиотеку для своей Яснополянской школы. Несмотря на несовпадение намерений, в произведениях писателей можно найти пересечения, обусловленные генезисом жанра — фольклорной традицией, с которой с разной интенсивностью соприкасаются тексты и Толстого, и Сологуба, и Хармса [564].
Во многих отношениях «сказочки» заметно ближе к народным рассказам, чем «Случаи». Вслед за Толстым Сологуб использовал те же разновидности жанра: сказки («Благоуханное имя», «Крылья», «Плененная смерть»), басни («Раздувшаяся лягушка», «Две межи»), аллегории («Дорога и свет», «Нетопленые печи»), бытовые сценки («Тик», «Мальчик и береза», «Обидчики»), В миниатюрах Хармса преобладают «случаи» и анекдоты. Толстой и Сологуб пользовались формой безличного повествования, прибегали к иносказательности и дидактизму. Манере Хармса принципиально чужд дидактизм. Распространенный в «сказочках» прием оживления фразеологизмов и идиоматических выражений встречается также в миниатюрах «Русских книг для чтения» (ср., например, «Про белого бычка» или «Спатиньки» — с «Волком и старухой» Толстого).
Таким образом, во второй половине 1890-х годов, опираясь на толстовскую традицию, Сологуб разработал особый жанр — минимизированный текст сказочного, фантастического, басенного или анекдотического содержания, колеблющийся на грани между неабсурдным (естественным) и абсурдным, одновременно внятный демократическому и элитарному сознанию.
«Сказочки» явились тем последним элементом, который позволил завершить построение поэтики «Мелкого беса»: роман, между прочим, может быть прочитан как цепь случаев и анекдотов из жизни Передонова и как притча или «сказочка» о «передоновщине».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Инспекторское место Ф. К. Тетерникова
Бытия моего не хочу,
Жития моего не прерву…
Знали ли мы, молодые поэтики, перед чем сидим и с кем чай пьем?
В 1899 году в жизни Сологуба наступили перемены. Он получил место учителя-инспектора Андреевского городского мужского четырехклассного училища, располагавшегося на углу 7-й линии Васильевского острова и Днепровского переулка (д. 20/2).
Должность инспектора была введена в 1828 году Уставом русских гимназий в помощь директору, главным образом для поддержания дисциплины; одновременно этим же уставом в числе дисциплинарных мер было введено телесное наказание. Особое значение место инспектора получило в период министерства И. Д. Делянова (1882–1897) в связи с проводимой им политикой жесткой регламентации жизни школы — усиления внутреннего и внешкольного надзора и дисциплинарных репрессий, ужесточения экзаменационного контроля. Дополнительные меры были предприняты министром, чтобы затруднить доступ в гимназии «кухаркиным детям».
Сологуб стремился получить место учителя-инспектора народного училища, а после своего назначения настолько вошел в должность, что, по воспоминаниям современников, как будто бы оставался в ней до конца дней. Инспекторство, педагогическая служба, «невозмутимый и важный вид» учителя [566]— неотъемлемые черты сологубовского облика, о которых упоминают практически все мемуаристы. Марк Талов, например, писал о первой встрече с поэтом: