Пираты Каллисто

— Потому что ты спас меня от клыков ятриба. Потому что ты дал мне еду и убежище в мире, где все мне было незнакомо. И потому что ты хорошо обращался со мной.

— Это факты, а не причины, — возразил он.

— Ну что ж. Если тебе нужна причина…

Тут я заколебался. В словаре ятунов нет таких слов, как «дружба» или «жалость». Ближе всего подходит слово «ухорц», которое приблизительно можно перевести как «долг».

— Потому что у меня перед тобой ухорц.

— Ухорц?

— Да. А теперь, пожалуйста, помолчи. Мне нужно плотнее стянуть края раны и перевязать ее, чтобы зажило.

* * *

Так или иначе мне удалось доставить Коджу в лагерь, хотя пришлось двигаться очень медленно, чтобы от скачущих движений таптора рана не открылась вновь и Коджа не потерял бы еще жидкости. Я шел пешком, ведя птицу-лошадь за узду, а Коджа ехал в седле, качаясь от слабости. Я шел как можно медленнее, чтобы избавить Коджу от боли, но, думаю, в пути он раз или два терял сознание. Но я, предвидя это, привязал его к седлу полосками той влажной ткани, которой очищал рану.

Я беспрепятственно вошел в лагерь. Стражники молча смотрели, как я провел мимо них таптора, но не пытались помешать мне. Пока Коджа жив, он могучий и авторитетный вождь, обладающий большой властью; если он умирает, они остаются совершенно равнодушными. Так как я вернулся в лагерь и не попытался убежать, стражников не обвинят в том, что они дали мне возможность уйти.

Мы с Суджатом уложит Коджу в постель. Постель ятунов напоминает гнездо; с человеческой точки зрения оно дьявольски неудобно, но для ятуна вполне приемлемо. Коджа впал в сон, похожий на транс, и я не пытался разбудить его, даже для того, чтобы накормить.

Следующие несколько дней он почти непрерывно спал. Так как Суджат проявлял полное равнодушие к состоянию здоровья своего хозяина, я ухаживал за воином сам. Дело несложное. Артроподы не знают фармакологии, у них нет ни растворов, ни мазей — вообще никаких лекарств, с помощью которых можно было бы лечить рану. Я мог лишь раз в день менять повязку и следить, чтобы под рукой были свежая вода и еда, если он проснется и захочет есть и пить.

Несколько раз за эти дни к палаткам Коджи подходил Гамчан и требовал, чтобы его впустили. Каждый раз я отвечал ему, что хозяин спит и приказал не тревожить его. Он, казалось, не знал, что делать со мной: я вдруг стал сам собой распоряжаться. Он несколько раз спрашивал, жив ли Коджа; каждый раз я спокойно отвечал, что Коджа жив. Гамчан уходил, недовольный, ворчащий, и с каждым разом все труднее было не пускать его.

Я не боялся Гамчана: к этому времени я уже сознавал разницу в физической силе между этими насекомоподобными существами и человеком. Но мне не хотелось открыто нарушать законы племени ятунов и затевать рискованную вражду между «имуществом» — мною — и вождем Гамчаном.

Постепенно рана затягивалась. Образовался свежий хитин, соединяя края раны. Коджа проснулся и потребовал пищи. Он был очень слаб, но поправлялся. Он спросил, кто за ним ухаживал, и я объяснил, что делал это сам. Он ничего не ответил, но я заметил, что он задумчиво смотрит на меня.

* * *

К концу второго месяца моего пребывания в племени ятунов пришел приказ готовиться к возвращению в тайную долину. Коджа, который к этому времени вполне оправился, однажды вечером, незадолго до свертывания лагеря, пришел ко мне в палатку. В руке он держал сверток и меч-хлыст.

— Надевай, Джандар, — серьезно сказал он.

Я с любопытством развернул сверток, в нем оказалась одежда: кожаная куртка с высоким воротником, открытой грудью и короткими рукавами. Она явно предназначаюсь для существа с человеческой анатомией. Куртка длиной до бедра. Кроме того, короткие брюки и ботинки со шнуровкой, завязывавшиеся на лодыжках.

— Что это такое, Коджа?

— Эту одежду носят похожие на тебя существа, — спокойно ответил он. — Я всегда гадал, зачем она им, но, понаблюдав за тобой, понял, что твое тело не защищено, как наше, и эта одежда изобретена, чтобы защищать его от колючек в джунглях.

— Очень внимательно с твоей стороны. Значит, клан будет проезжать через джунгли?

— Клан пойдет по холмам в горы, — ответит он. — Но для тебя будет безопаснее в джунглях.

Я понял, что он имеет в виду, и пульс мой участился.

— Ты разрешаешь мне бежать?

— Да. Возьми для защиты этот меч. А вот здесь еда. Как только стемнеет, выходи из палатки и постарайся незаметно добраться до ворот лагеря. Если тебя кто-нибудь остановит, скажи, что выполняешь приказ вождя Коджи.

Он повернулся, открыл клапан палатки и ушел бы без лишних слов, но я его остановил.

— Почему ты это делаешь, Коджа? — спросил я.

Он повернулся и долго молча смотрел на меня. Во взгляде его не было никаких эмоций; жесткая блестящая каска головы не позволяла выразить что-либо, а в резком металлическом голосе тоже не было чувств. Но слова его прозвучали значительно:

— Я хочу, чтобы ты знал: воин-ятун тоже сознает ухорц, — просто сказал он.

И вышел.

* * *

Так я покинул лагерь племени ятунов, где провел в плену первые два месяца на Танаторе.