Пират

– Крепкая ваша мочалкинская кровь. В пятое колено передается, – пробормотал он и добавил, кивнув в сторону жеребенка: – Гнедой будет, весь в отца. И голова отцовская. По отцу и назван – Браслет Второй.

Сенька уже не улыбался. Растянутое широкой улыбкой лицо сжалось и от этого стало еще меньше. Маленькие, приютившиеся у самой переносицы глазки по-новому, недоверчиво и подозрительно, смотрели на жеребенка. Убедившись, что Василий сказал правду, Сенька отошел от денника.

Браслет I – единственная лошадь, которую Сенька не любил и боялся.

Пять лет назад этот жеребец убил во время проминки заводского наездника и тренера Григория Мочалкина, отца Сеньки.

* * *

Каждый год двадцать третьего апреля, в день Георгия-великомученика, наступал торжественный час. Матки с новым приплодом выходили первый раз в поле.

На рассвете около маточного отделения собралось все население завода. Пришел хозяин в сопровождении священника. Последним появился верхом на белом от старости мерине Сенька, – ему недавно стукнуло четырнадцать. Сознание важности сквозило во всей его фигуре, от кончика носа до черных, как у негра, босых пяток.

Даже очень требовательный коннозаводчик Лысухин теперь им доволен. «Кровь не вода; из этого мальчишки выйдет толк», – говорил он, наблюдая, как Сенька без страха входил в любой денник и самые строгие и обозленные лошади охотно подставляли бока под его щетку.

В этом году Сеньке доверили пасти табун маток с жеребятами. Оставив мерина посреди двора и убедившись, что все в сборе, Сенька командует: «Открывать!» Широкий двор окаймлен конюшнями. Тяжелые дубовые ворота конюшен распахиваются, прежде чем замерла команда. В просветах широких ворот видны открытые денники и в них ряды маток с жеребятами. Кобылы стоят головами к выходу и терпеливо ждут. Если бы не легкая дрожь да необыкновенно широко открытые, блестящие глаза, можно было бы подумать, что они совершенно равнодушны к предстоящему событию.

Сенька засовывает два пальца в рот и оглашает двор пронзительным свистом.

Свистит Сенька мастерски, замысловатыми коленцами и переливами.

Матки вздрагивают и одна за другой выходят на двор. Жеребята бестолково мечутся у их ног.

Кобылы втягивают пряный весенний воздух и громко, радостно фыркают. Они еще держатся отдельными табунками, каждая у своей конюшни.

На середину двора к блестящему аналою мелкой рысцой трусит деревенский священник.

Василий кладет на аналой икону великомученика Георгия Победоносца. Сенька медленно разматывает длинный бич и быстрым рывком выбрасывает в сторону руку. Бич извивается змеей и оглушительно щелкает над самой головой священника. Батюшка вздрагивает, приседает и недружелюбно посматривает на пастуха.

Кобылы сгрудились в один большой табун. Начался молебен. Проглатывая концы, священник гнусавит малопонятные слова. Первый ряд маток стоит перед самым аналоем. Старые, опытные кобылы, пользующиеся уважением в табуне, стоят в этом ряду. Они задумчивыми, влажными глазами смотрят на священника в блестящей парчовой ризе и в такт его возгласам раскачивают головами. Дальше матки помоложе. Здесь уже меньше покоя. Кобылы поминутно задирают головы кверху и с громким храпом тянут влажный, густо сдобренный ладаном воздух.

У самых конюшен, сзади, кобылы сбились в нестройную кучу. Они сильно отличаются от стоящих впереди: ярче блестят глаза и торопливее, резче движения. Тела их стройны, и из-под кожи проступают не успевшие окончательно заплыть заводским жиром мускулы. Жеребята под ними выглядят случайными и чужими.

Это – молодежь. Кобылицы, впервые ставшие матерями. Их тела хранят еще следы ипподромной тренировки, а движения не утратили напряженной нервности, приобретенной в недавних боях.

Они ни минуты не стоят спокойно: топчутся на месте, фыркают, вертятся и громко, нетерпеливо ржут.

Сеньке надоел молебен. Он искоса поглядывает на священника. Ему тоже хочется скорее очутиться в поле.

Даже старый мерин выражает признаки нетерпения: Он выгибает шею, косит глазом на кобылиц и топает ногами, как заправский жеребец. Сенька разбирает по статьям коня под великомучеником на иконе.

«Конек слабоват, бабки мягкие и саблист, – решает он. – Мой, хоть и старый, а этому на короткой дистанции полверсты фору дать может».

Струя холодной воды мешает дальнейшему изучению святого коня. Молебен кончился. Священник, не жалея воды, обильно кропит ею пастуха и табун.

Сенька вытирает рукавом лицо и щелкает бичом.

Вперед табуна выходит Злодейка. Она – многолетний признанный вожак. Рядом с Злодейкой трусит крупный жеребенок. Землисто-бурая шерстка отросла на нем и завилась локонами. На спине обозначилась коричневая полоса. Жеребенок вырастет гнедой.

* * *

Рассвело. Бледный, худосочный месяц повис на очень высоком и чистом небе. Тонкий, прозрачный слой тумана медленно, нехотя отрывается от земли. Роса крупная, тяжелая, серебристая. Листья и травы набухли, отяжелели от росы и не в силах шелохнуться. Большой луг кажется покрытым толстым, жирным слоем ртути. Скоро покажется солнце. Тишина.