Пирамиды Наполеона

Незамедлительный проход по компаниям засидевшихся игроков в карты и кости не помог определить местоположение моей обуви. Неужели кто-то обнаружил тайник в каблуке? И вообще, кто осмелился посягнуть на пожитки ученых? И кто мог пронюхать о тайнике? Тальма? Он, должно быть, удивился моему спокойствию, пытаясь выяснить, где находится медальон, и, поразмыслив об этом, вычислил, где я мог его спрятать.

Я вернулся в каюту и пристально посмотрел на моего спутника. Он уже опять спал сном невинного младенца, что лишь усугубило мои подозрения. Чем важнее казался мне медальон, тем меньше я доверял окружающим. Это отравило даже доверие к другу.

Подавленный и терзаемый сомнениями, я отступил к своему гамаку. То, что казалось выигрышем в игорном доме, воспринималось сейчас как тяжкая обуза. Хорошо, что мне пришло в голову перепрятать медальон! Я сунул руку в затравочное отверстие двенадцатифунтовой пушки рядом с гамаком. Поскольку ради экономии пороха и обеспечения тихого плавания Бонапарт запретил учебные стрельбы по мишеням, я положил свой выигрыш в пустой пороховой мешочек и палкой пропихнул его в пушечное жерло. Затвор удаляется перед сражением, но я рассчитывал, что успею извлечь оттуда медальон до начала любого морского боя, зато уж его не украдут у меня с груди или из башмака. Сейчас, после пропажи ботинок, отсутствие при мне выигрыша начало беспокоить меня. Завтра, когда мои попутчики выйдут на палубу, я выловлю медальон из очередного тайника и повешу на шею. На беду или на счастье, но пусть уж лучше талисман будет на моей груди.

На следующее утро мои ботинки вернулись на свое обычное место. Осмотрев их, я обнаружил, что кто-то явно проверял и стельку, и каблук.

Глава 6

Из-за страха Бонапарта перед адмиралом Нельсоном я едва не утонул в прибрежных водах около Александрии. Английский флот рыскал, как волк, где-то за горизонтом, а Наполеон так торопился на берег, что приказал начать высадку на баркасах. Это был первый, но далеко не последний раз, когда я вымок до нитки в этой самой сухой из виденных мною стран.

Подойдя к Александрии 1 июля 1798 года, мы с удивлением рассматривали похожие на стрелы минареты и купола мечетей, сверкавшие под резким летним солнцем, как заснеженные холмы. На верхней палубе флагманского корабля, где столпилось около полутысячи солдат, моряков и ученых, ощутимо долго царила тишина, нарушаемая лишь скрипом снастей и плеском волн. Египет! Он предстал перед нашими глазами, как зыбкое видение, словно отраженный в кривом зеркале. Сам город с грязно-белыми, покрытыми бурой пылью строениями никак нельзя было назвать процветающим, и у нас возникло ощущение, что мы сбились с курса. Северный ветер заметно усилился, и французские корабли покачивались на средиземноморских волнах, отливающих драгоценным топазовым блеском. Из порта доносились звуки труб, грохот сигнальных залпов и панические вопли. Какой переполох, должно быть, вызвало появление армады из четырехсот европейских кораблей, закрывших практически весь горизонт! Домочадцы, захватив семейные ценности, погрузились в запряженные ослами повозки. Рыночные прилавки опустели, а все товары были спрятаны в надежных местах. Нацепив средневековые доспехи, на шатких парапетах столпились арабские солдаты с пиками и допотопными мушкетами. Наш экспедиционный художник барон Доминик Виван Денон[26] начал делать наброски, неистово зарисовывая строения, корабли, грандиозные пустыни Северной Африки.

— Я пытаюсь передать четкость этих каменных зданий на фоне расплывчатого света песчаных барханов, — поведал он мне.

Фрегат «Юнона» подошел к нам сбоку, чтобы доложить обстановку. Он прибыл сюда на день раньше нас, его капитан встретился с французским послом и привез обратно новости, пробудившие бешеную активность штабных офицеров Наполеона. Оказывается, флот Нельсона уже побывал в Александрии и, не обнаружив нас, два дня назад отправился на дальнейшие поиски. Чистое везение, что они не столкнулись с нашей тихоходной, тяжело груженной армадой. Скоро ли вернутся сюда англичане? Не рискнув проходить открыто все портовые форты, Бонапарт приказал начать высадку в баркасах милях в восьми к западу от города, возле селения Марабу. Оттуда, совершив небольшой переход по берегу, французские войска могли легче захватить этот порт.

Адмирал Брюэс[27] начал пылко возражать, говоря, что здешняя береговая линия еще не нанесена на карту, а ветер усилился уже до штормового. Но Наполеон отмел все его возражения.

— Адмирал, мы не можем тратить время понапрасну. Судьба даровала нам три дня, не больше. Если я не воспользуюсь этим преимуществом, мы проиграем.

На суше военные корабли англичан уже не представляли никакой угрозы для его армии. А на море французский флот могли легко потопить.