Пирамида, т.2

Присев на округлый, верно из купола, кирпичный обломок с изображением орлиного крыла, наблюдал я творившуюся вкруг себя ударную суету. Как ни больно признаваться, любая работа у русских, тем более предпраздничная, идет куда скорее в чаянии премии, которая в прежние годы именовалась чаевыми. Казалось бы, благодарение создателю, мучительно и долго томившее меня наважденье схлынуло наконец и сквозь наползавшие с запада тучи угадывалось чистое небо далеко впереди, но вместо ожидаемого облегченья овладевал мною непонятный, с примесью отчаянья, страх неизвестности, каким сопровождаются все эпохальные выздоровленья – от мечты, от прошлого, от самого себя в том числе. Кто-то из случившихся на месте происшествия из бывших клиентов М.П.Лоскутова сообщил мне, что местный сапожник еще месяц назад собирался отбыть вместе с семьей куда-то в зауральскую глухомань.

Мне пришлось отойти в сторонку от старо-федосеевской истории, и уже не могу обрисовать, как в дальнейшем участники ее продолжали жить и действовать во исполнение назначенных им судеб.

Потянуло оглянуться перед уходом. Ни звонков трамвайных, ни паровозных окликов с окружной, в безмолвии вечерней окраины только и слышалось потрескиванье исполинских костров. Столбы искр взвивались в отемневшее небо, когда подкидывали новую охапку древесного хлама на перемол огню. Они красиво реяли и гасли, опадая пеплом на истоптанный снег, на просторную окрестность по ту сторону поверженного наземь Старо-Федосеева, на мою подставленную ладонь погорельца.