Пирамида, т.2

Примиренно, без тени обывательской досады за потерянное время Дымков описал свою неудачу. Оказалось, товар расхватали прежде, чем подошла его очередь, однако в начале будущего квартала обещались подкинуть «месячную недостачу к норме». Сама по себе словесная фактура сказанного выдавала, насколько поверхностно, даже при каждодневной практике, усвоил бытовой словарь времени, в которое по незнанию оступился. Несмотря на скопившуюся неприязнь, что-то дрогнуло в Дуне при мысли о послезавтрашней дымковской беспомощности, когда уличный поток захлестнет его с головой. Да тут еще в намерении прийти на помощь баба по-свойски присоветовала не шибко огорчаться за приятеля, который на то и артист, предусмотрительный. Ввиду частых перебоев со снабжением и он тоже, насмотревшись на добрых людей, завел себе про черный день запас изюмцу кило на три, в холщовом кулечке подвешенный к потолку за шкапом, от мышей.

Все время пытки ангел выстоял с провинившимся видом, опустив голову и потирая левое, в особенности красное, ухо.

– Я очень, очень рада, Дымков, что вы так уютно здесь устроились... и воздух легкий, не фабричный, а хозяйка и нахвалиться съемщиком своим не может! – попыталась Дуня смягчить создавшуюся неловкость и, мельком взглянув на кухонные ходики над дверью, ужаснулась упущенным минуткам и роковым для брата последствиям такого промедления. – Так ведите же меня скорее на свою половину, Дымков.

В одних чулках, оставив туфельки досушиваться у плиты, она буквально из двери в дверь перешла за ним в угловую каморку наискосок. Помещение сдавалось с полной обстановкой, включая расстеленные на полу домотканые дорожки, растение Ванька Мокрый на плетеном трельяжике и веера разнокалиберных семейных фотографий, раскиданных по нечистым стенам с бытовыми пятнами и потеками на обоях. Со смешанным чувством жалости и недоверия Дуня оглядела непритязательное жилище ангела не только без личных пожитков постояльца, но и без крошек на столе, без соринки на полу, вообще почти без следов чьего-то обитания, кроме железной кровати со сбившимся набок тканьевым одеялом да оброненного гривенничка возле койки, на половике. И даже запах стоял, как в крестьянской бане, – нежилой. Невольно рождалась догадка о намерении замаскироваться от кого-то в самый ил придонного существования. Но отлогий праздничный поток заката врывался сюда сквозь древесные изреженные по осени ветви над окном, утверждая бесценное благо даже исподнего бытия. К концу беседы последний уже размытый облик его достиг бравого, с закрученными усами и тремя Георгиями, царского ефрейтора, который, казалось, и посмертно радуется жизни из своей засиженной мухами окантовки размером в школьную тетрадь. И тут, несмотря на одержимость основной целью прихода, где-то на краешке сознания успокоительно мелькнуло у Дуни, что тот же оранжевый, тягучий, и как примиренье с вечностью в молитве упоминаемый тишайший свет вечерний теплится теперь и дома, на могильных плитах старо-федосеевского погоста.

Утекало драгоценное время, а все не завязывался нужный разговор. Мешала непонятная дымковская рассеянность, порою прямая расстроенность, как бы от непрерывного созерцания какой-то неотвратимой опасности, которая и приоткрылась в самом конце свидания. Известие о генеральском визите хотя и обнадеживало в известном смысле, но и пугало слегка, потому что по тем временам приобретало смутное, прямо противоположное толкование. Ввиду постигших Дымкова таинственных перемен вообще представлялось безумием посвящать его с ходу в драму минувшей ночи без предварительного выяснения нынешних его обстоятельств... Подобное благоразумие на фоне безусловной веры в моральные качества Дымкова как нельзя лучше выявляет близость еще не начавшегося пока душевного выздоровления.

Складывалось впечатление, что, оставаясь на месте, он поминутно исчезал от нее куда-то.

– Посидите со мной хоть минутку!.. Куда вы от меня все время удаляетесь, милый Дымков? – осмелясь на прикосновение пальчиком, вскользь пошутила Дуня. – Не бегайте, я сама тороплюсь и долго не задержу знаменитого артиста. Но спросите его, не совестно ему прятаться в такую глушь от старых-престарых друзей?

Тот отвечал наигранным полупоклоном удивления и признательности:

– Мне лестно, что вы единственно по чутью, без компаса, отыскали меня тут... – Замечание означало, что уже запамятовал про им же самим, при последней встрече, записанный Дуне адресок. – Ваше посещение внушает надежду, что буду когда-нибудь помилован за свои прегрешения по совокупности. Нет, в самом деле собирался к вам много раз, но сперва подзашился с делами, а потом... – и сопроводил недосказанное отчаянным, на полувзмахе, жестом. – Что-нибудь не в порядке дома?