Пирамида, т.1

Однако приспело время огласить важнейшую, может быть, работу профессора Шатаницкого, общепризнанную венцом его научной публицистики. По существу явившаяся обстоятельной хроникой первозданья, книга наделала в свое время большой фурор, чуть ли не переворот в умах юного поколения, кабы впоследствии не попридержали. Никому раньше еще не удавалось столь досконально показать простому читателю, как же на деле происходило творение мира. Правда, кое-что там не сходилось с академическими истинами – в чередовании геологических периодов, например, а робкие голоса отмечали также родословные неточности по части протеиновых соединений, тем не менее всех покоряла дерзость гипотез, щекотливая глубина проникновения в такие пучины, наконец, радость по поводу свежего ветра эпохи, ворвавшегося в затхлые кабинеты начетчиков. То был единственный случай, когда виднейший и универсальный критик с репутацией нелицеприятного арбитра, неподкупнейший из льстецов (и, как выяснилось впоследствии, воспитанник его же школы), некто N взял корифея под свою защиту. На сто лет вперед разгромил нападки на великую книгу, и чернильная кровь всех ранее зарезанных им служила ручательством его искренности и правоты. Дескать, педанты испокон веков не усматривали в черновиках гения чего-либо, кроме арифметических ошибок да неполадок с букварем, тогда как именно мнимыми несовершенствами и доказывается неземное происхождение всякого нечеловеческого шедевра. Даже с дальновидным, для умных, намеком на близкое сотрудничество с небесным мастером в дни творения. Причем запомнилась темная и как бы не к месту оброненная фраза – что всякое умаление великого прельстителя обедняет нашу мысль не меньше гадского кощунства в адрес его высокого противника, потому что более-то крупной да емкой купюры мышления не создавал никогда мозг людей. Вообще только имя и прежние заслуги Шатаницкого, возглавлявшего чуть не весь государственный атеизм, уберегли от изъятия его книгу, главная-то скандальная дерзость которой заключалась в том еще, что при изложении последовательных этапов эволюции ученый с наивной серьезностью придерживался им же не раз осмеянной библейской схемы, а именно – циническими хохмами то и дело подкупая гусей из наблюдательного ведомства, он раскладывал общеизвестный семидневный процесс творенья на ту же, пускай несколько спорную семерку фаз по миллиарду лет в каждой: кто их там считал! Автор как бы разоблачал нехитрый прием, каким церковь создавала божественный престиж Творцу, бесконечно уплотняя его рабочий день в сплошной концентрат все новых и новых явлений, где из-за тесноты их укладки уже не просматривались переходные паузы и причинные узлы, отчего и получалось впечатление внезапного чуда. Собственно, тот же способ лишь обратного показа, путем растяжки коронного своего в ту пору номера на составляющие элементы применил и Дымков месяц спустя перед ученой правительственной комиссией. В практике тех лет зрительский успех, при отсутствии противопоказаний, обычно увенчивался званием народного артиста, но чисто аппаратная осторожность, чтобы не попасть впросак, требовала предварительного прояснения явных идеологических темнот в его деятельности.