Пирамида, т.1

По закону вероятностей сочетания в одном лице всех качеств, обязательных для вселенского исповедника, какой потребуется в данном случае, явление крайне редкостное, и кабы не вы, дело великой разрядки могло бы затянуться еще на тысячелетье. Как вы знаете, чудо возможно лишь в пределах малопроцентной усушки либо утряски, наше произвольное вмешательство в регион генеральных чисел, означающее отмену самих себя, повлекло бы ужасные для всех троих последствия... Короче, несмотря на жгучее нетерпенье заинтересованных сторон, они бессильны вторично отсрочить подразумеваемый акт, как в прошлый раз, к тысячному году или снизить условия святости для кандидата. Мир вступил на порог грядущего... Вам не кажется, что уже задымилось? От вас зависит, в какой-то мере смягчить участь человечества, чтобы не стало козлищами отпущенья... А ради такой цели грешно щадить и самые святыни, пепел которых святее их самих, потому что в священном разбеге жизни он – материнская нива для последующих. Тут дороже всего, что идея единства возродилась не от гордыни уязвленного ума, от тщеславия или корысти, как у мнимых святош с приставными бородами, сеющих сорняки смуты вокруг угасающих алтарей, а в стерильно чистом тайничке вашего сердца вызрела она. И уж если хватило дерзости очистить ходовую часть корабля от ракушек финикийской давности, небесная воля повелевает вам вести его в бескрайний океан бессмертия. Все мы потому заочно и наметили вас в обновители веры, что, признавайтесь-ка, контрабандные мыслишки на ту же тему частенько гостевали у вас на уме, забредая нередко за пределы человеческого разуменья?

Услышанная о.Матвеем мысль о возможном сближении Добра и Зла пугающим образом совпадала с его собственной давней уверенностью в непременном когда-нибудь восстановлении небесного единства, порушенного разногласиями при создании Адама. Тому причиной могла служить постепенно иссякавшая в человеке первозданная нравственная чистота, остававшаяся почти на излете, так что утрачивался и трофейный смысл дальнейшего противоборства сторон за сомнительной ценности товар. По мнению старо-федосеевского батюшки, случившаяся в России официальная отмена души настолько ускорила духовное опустошение с переносом сближающих шагов в обозримое будущее, что вследствие назревающих сроков представлялось разумным заранее обсудить трудную протокольную часть. По отсутствию малейших шансов на осуществление подобного мероприятия в атеистической стране, чтоб не получилось вспышки религиозного энтузиазма, поневоле приходилось провести церемонию на чужбине, где покаянное обращение родоначальника грехов должен был бы принять исповедник в ранге никак не ниже папы римского – на вселенском соборе церквей и с участием иерархов прочих вероисповеданий вплоть до шаманского ввиду универсальности злодейства...

Кстати, предварительной речи о том не было, но тем более смутил о.Матвея как бы мельком брошенный намек, что с целью показать отступнику, как далек из бездны обратный путь к небу, именно ему, как бывшему захолустному батюшке, полагалось бы возглавить генеральный момент унизительной процедуры – нищей епитрахилью накрыть посыпанную главу коленопреклоненного дьявола – босого, во вретище, с куском символического вервия на шее. Однако на фестивальное зрелище такого рода слетелась бы уйма титулованной знати, газетчиков, киношников, туристов, экспертов, сувенирных коммерсантов, жулья всех мастей и местных ротозеев. Естественно, запросто взбунтовавшись, высокий клиент мог бы из престижных соображений потребовать для своей Каноссы обстановки поскромней, без оркестров, фейерверков и факельных шествий, где-нибудь в трущобном уединении, хотя бы и на здешнем погосте – «где мы с вами так уютно сидим теперь!»

– Стар становлюсь, нервишки поистрепались, не выношу людских орущих сборищ, когда слишком проступает родословная их подоплека... – с содроганием неприязни обмолвился Шатаницкий и, словно читая наперед Матвеевы мысли, пророчески добавил, что охотнее всего толпа рукоплещет событиям, грозные последствия коих ей предвидеть не дано.