Читаем Пир в Одессе после холеры. Кавалеры меняют дам полностью

Пир в Одессе после холеры. Кавалеры меняют дам

Почтенный председатель! Я напомнюО человеке, очень нам знакомом,О том, чьи шутки, повести смешные,Ответы острые и замечанья,Столь едкие в их важности забавнойЗастольную беседу оживлялиИ разгоняли мрак, который нынеЗараза, гостья наша, насылаетНа самые блестящие умы.Тому два дня наш общий хохот славилЕго рассказы; невозможно быть,Чтоб мы в своем веселом пированьеЗабыли Джексона. Его здесь креслаСтоят пустые, будто ожидаяВесельчака — но он успел ужеВ холодные подземные жилища…Хотя красноречивейший языкНе умолкал еще во прахе гроба,Но много нас еще живых, и намПричины нет печалиться. Итак,Я предлагаю выпить в его памятьС веселым звоном рюмок, с восклицаньемКак будто б был он жив.

Председатель.

Он выбыл первыйИз круга нашего. Пускай в молчаньеМы выпьем в честь его.

Молодой человек.

Да будет так.

(Все пьют молча.)

Павел, хмурясь от чувства высокой ответственности, легшей на его плечи, синхронно читает строки английского первоисточника. Затем говорит:

— Послушай, дед… Пушкин всё переводит слово в слово. То есть, это даже поразительно, как точно он переводит Уилсона!

Я киваю. Мне не хочется объяснять мальчику, что есть взрослые дяди, которые задались целью набить цену Александру Сергеевичу Пушкину, уверяя, что текст Джона Уилсона был лишь толчком для вдохновения великого русского поэта, а дальше он обо всем поведал «своими словами»… Бойтесь пушкинистов.

Но тут меня осеняет совершенно неожиданная мысль.

— Погоди, погоди!., «…я напомню о человеке, очень нам знакомом…», «Он выбыл первый из круга нашего…» Да ведь это — про Василия Львовича, про дядю!

Внук вежливо молчит.

Однако я готов доказывать и спорить.

Вот Пушкин пишет из Болдина в Петербург, Плетневу: «…Около меня колера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию. Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова?..»

И опять про скучные статьи Катенина.

Так вот каков был еще один мотив, подтолкнувший Пушкина к «Пиру во время чумы». Джексон — этот дядя Василий, ушедший первым.

А кто же у нас Вальсингам?

— Как, говоришь, у него обращаются к председателю застолья?

— Вообще, он фигурирует здесь как Master of Revels, то есть Хозяин Пира. Иногда это переводят как Церемонимейстер.

Меня охватывает уныние. Этого еще не хватало: церемонимейстер… Тьфу.

— Но Молодой человек за столом обращается к нему со словами: I rise to give, most noble President…

— Как?

— …most noble President…

Я откидываюсь к спинке стула и вздыхаю облегченно. Есть!

— Что? — спрашивает внук.

— … я был президентом попойки…

— Ты?

— Нет, не я. Пушкин, в Одессе. Он написал Вигелю: «…я был президентом попойки, все перепились и потом поехали по……».

Ну, дальше не обязательно. Но, знаешь, я тоже им был однажды — президентом попойки. И тоже в Одессе… Я тебе еще расскажу об этом.

— Ладно.

Мимо стола, за которым мы штудируем Уилсона, проходит в левый коридор, к уборной, молодой длинноволосый негр в золотых очках. Студент, наверное. В хорошем костюме от Версаче. Дай поносить, как говорят в моей родной Одессе.

— Давай про негра, — говорю я Павлику. — Или негра Пушкин выдумал?

— Нет, не Пушкин. Вот он, видишь: Negro, читается «нигро»… И ремарку из Уилсона Пушкин перевел дословно: «Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею».

— Отлично. Теперь — Луиза…

Павлик едва заметно улыбается: он предполагает, что мой интерес к «Пиру во время чумы» не в последнюю очередь подогрет именем одной из героинь. Именем его бабушки. Да тут вообще все свои.

Луиза в обмороке. Председатель просит Мэри плеснуть ей воды в лицо. И вот, очнувшись, она заговорила.

Луиза (приходя в чувство).

Ужасный демонПриснился мне: весь черный, белоглазый…Он звал меня в свою тележку. В нейЛежали мертвые — и лепеталиУжасную, неведомую речь…Скажите мне: во сне ли это было?Проехала ль телега?

Молодой человек.

Перейти на страницу: