— Что, скажите на милость, я могу сделать с этими вонючими образцами, пока нет Гудпастчера?
Айзенменгер пожал плечами, изобразив на лице нечто, отдаленно напоминающее сочувствие.
— Наверное, он скоро вернется к работе. А пока музей закрыт, у вас есть отличная возможность навести наконец порядок в кладовых.
Лицо Рассела мгновенно приобрело красновато-коричневый оттенок, что, по мнению Айзенменгера, уже само по себе было неплохо, — и профессор обязательно взорвался бы и что-нибудь сокрушил, если бы в этот момент не зазвонил телефон. Айзенменгер, стоявший в пяти метрах от аппарата, ясно слышал голос Глории: секретарша сообщила, что доктору Айзенменгеру звонят из города. Рассел сердито передал ему это, и Айзенменгер покинул его кабинет, бросив на прощание улыбку, полную обожания.
Глория протянула ему трубку. Айзенменгер вопросительно приподнял брови, она в ответ лишь пожала плечами.
— Доктор Айзенменгер? — В голосе Елены Флеминг слышалась насмешка. — Ваша секретарша, по-видимому, счастливая женщина, доктор Айзенменгер. Да и вообще, работать в вашем отделении патологии, должно быть, одно сплошное счастье.
Что за бред?
— Мисс Флеминг…
— Елена, пожалуйста.
— Только если вы будете звать меня Джон.
— Очень хорошо, — согласилась она все тем же насмешливым тоном.
— Так чем я могу быть вам полезен, Елена?
— Я бы хотела, если вы не возражаете, встретиться сегодня. Чтобы обсудить ваше мнение о заключении Сайденхема.
Айзенменгер посмотрел на часы, висевшие на стене. Половина одиннадцатого.
— Но я еще не прочитал само заключение.
— Оно же совсем небольшое! Это не отнимет у вас много времени.
Вот черт, эта непонятно откуда взявшаяся Елена Флеминг была весьма настойчивой.
— Но я не понимаю…
— Ну пожалуйста…
Таким голосом могла бы умолять о чем-нибудь маленькая девочка. И слышалось в этом голосе что-то еще… Но не могла же она заигрывать с ним?
Айзенменгер заколебался, и Елена прибавила:
— Я буду вам очень признательна. Мы могли бы обсудить это где-нибудь за бокалом вина…
Сомнений не оставалось. Здравый смысл подсказывал, что ему следовало бы сразу отвергнуть авансы этой женщины, но эго доктора уже принялось чистить перышки перед зеркалом, заговаривая зубы вегетативной нервной системе. Что он мог с этим поделать?
— Где? — спросил Айзенменгер и слегка удивился, услышав ответ.
Миссис Гудпастчер сидела в кресле посреди палаты и глядела прямо перед собой, хотя вряд ли она с увлечением рассматривала джентльмена напротив, который кашлял, выплевывая ярко-зеленую мокроту с капельками крови. Женщина не переставая дрожала, и хотя дрожь ее была слабой, тонкая струйка слюны вытекала из правого угла ее рта. Больная была одета в плотную ночную рубашку, плечи женщины укутывала шерстяная шаль. Глаза миссис Гудпастчер с пожелтевшими белками и красной сеточкой вен казались похожими на крупные камни из пустыни; волосы ее были грязными и спутанными.
Рядом с ней сидел муж, который непрерывно что-то говорил, обращаясь то ли к жене, то ли в пространство, то ли к самому себе — в принципе, особой разницы не было. Говорил он негромко, и до людей, проходивших мимо, доносились отрывки его комментариев о соседях, о погоде, о телепередачах и газетных статьях, а также о том, что он делал этим утром. Жена ничего ему не отвечала.
За три недели, прошедшие после удара, состояние ее почти не улучшилось, если не считать того, что она все-таки пришла в сознание и теперь медленно, но, похоже, неохотно реагировала на те или иные слова. Речь к ней не вернулась, в глазах застыло безжизненное выражение. Первое время она пыталась говорить, но потом бросила эти попытки и лишь стонала. Стонами и легким подрагиванием левой руки она давала знать, что ей требуется утка. Но наиболее угнетающим для Гудпастчера было кормление — как он ни уговаривал себя, что этим возвращает ее к жизни, ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что болезнь начисто опустошила ее и он закидывает пищу ложкой в пустой каркас.
Но надежда в нем все еще жила.
Уже то, что жена выдержала первые несколько часов, было хорошо. Лечащий врач сказал, что если есть улучшение сейчас, то, возможно, в дальнейшем восстановятся и другие функции — вплоть до возвращения речи. Правда, миссис Гудпастчер и до удара была не слишком разговорчивой, но любое произнесенное ею слово было бы лучше, чем то, что сейчас наблюдал ее муж.