Пир на заре

Здешние озера временами не допускают на село дожди, они дождь задерживают, уводят в стороны. Так и сегодня. Дождь густыми дымными полосами стелется за Синовцом. И там гремит. Но воздух влажен всюду, и здесь, над Глубоким, короткими бесшумными порывами расстилается озон. Крупные капли падают на озеро здесь и там, будто кто расставляет по глади вод замысловатые стеклянные фигурки какой-то невиданной игры.

Капля шлепнулась, и словно паучок приподнялся на мгновение на ножках и скользнул по воде. А там комарик вдруг возник, взмахнул два раза крыльями да лопнул. Вот здесь под берегом цветок прозрачно вспыхнул и погас. И вон, под самой тишиной рябин, склонившихся над заводью и отразившихся до самой глубины, там будто чей-то глаз раскрыл из вод ресницы, взмахнул и вновь закрылся. И вот тебе весь дождь. На заре над озерами поднялась и, бесшумная, весело, размашисто выгнулась радуга.

Два наших озера, Синовец и Глубокое, повисли под тучей на этой радуге, как два ведра на коромысле.

Что ж, целый день потом все видимые вдалеке и рядом предметы как бы на коромысле подвешенные смотрятся. Бежит за Пановом по белой песчаной дороге машина, а здесь по Глубокому вторая, как на другом конце катится. Блеснуло солнце в школьных окнах на горе, и за озером в Нечистове в избе блеснуло, будто на другом конце коромыслица. Один коршун здесь кружит, а другой за Рупосами, и облака над ними, подобно коромыслу, в небе висят.

И гулко, как в пустых ведрах, отдается гром по ту и по другую сторону радуги, под высокими тучами. Как в пустых ведрах.

ШУМ ДОЖДЯ И ШЕЛЕСТ ЛИСТЬЕВ

Мои коты любят слушать шум дождя и шелест листьев. Когда-то у меня был один черный кот, тот самый, который сидел над озером ночью на подоконнике. Потом он погиб. Теперь их у меня двое, черный и серый.

И вот теперь, когда начинает накрапывать вечерний дождь или осенние вязы поднимают свои протяжные шорохи, мои коты выходят на крыльцо. Они подолгу сидят там под звездами, глаза их становятся глубокими и ясными, они о чем-то думают, они становятся похожими на людей. Там, под осенним небом. И даже один из них, черный, почему-то напоминает мне какого-то таинственного министра двора при грустной, но коварной королеве.

Потом к ним выходит собака. И уже в конце концов присоединяюсь я.

Мы подолгу там сидим в темноте, шорохе и молчании. И всякий, кто увидел бы нас в такую ночь на крыльце вместе, в одно мгновение догадался бы, какие мы добрые и преданные друзья. Там, в тишине и спокойствии.

УТРО ВО ВЪЕЗДНОЙ ДУБОВОЙ АЛЛЕЕ

Перед самым рассветом, в эту серебряную пору, я шел как-то по селу и вышел к большой дубовой аллее, под холодноватый, чуть мореный запах ее листвы. Когда-то под этими дубами проезжали гости в богатую усадьбу старого князя. Дубы огромны, и я в разное время года любил заглядывать сюда. Здесь мне порой казалось, что вот иду огромной залой, где только смолкли звуки вальса или мазурки и многочисленные пары не совсем еще исчезли в звучном воздухе. На песок дороги падали мягкие капли росы. От этого мелькания чудилось, будто поле накрыто звездопадом. Зимой аллея была похожа на скалистую залу неведомого замка, своды которого уходят в самое небо и там расступаются перед созвездиями.

Сегодня в воздухе прозрачно и сухо рассеивался дым ранних печек, и слышался привкус окалины, и живо представлялось, как пузырится и летит по раскаленному чугунку жирный борщ. Невдалеке, за яблоневым садом, в бурой тяжеловесной избе шло какое-то гулянье. Это могла быть свадьба, мог быть и день рождения, но чувствовалось, что гуляют здесь неспроста. В избе посмеивалась радиола, в саду нашептывала что-то хриплым баритоном гармошка. В огороде среди полумрака горели подсолнухи. Один, могучий, мглисто-огненный, полыхал под самой крышей, он далеко светил оттуда на дорогу.

Я шагал, поглядывая по сторонам, но поглядывая изредка. Я смотрел под ноги и прислушивался к гармошке. На улице перед избой совсем недавно, видимо, шумела какая-то игра, множество ниток, белых и черных, тянулось поперек дороги. Нитки были перепутаны как попало. Я никогда не видел такого множества перепутанных ниток, черных и белых.

Откуда-то вылетели две лаечки, черные, молоденькие, но уже не щенята. Пушистые хвосты их закручивались высоко в воздухе, и на каждом кончике болталась белая кисточка. Размахивая этими белыми кисточками, лайки долго прыгали вокруг меня, припадая на передние лапы. Они поглядывали на меня, друг на друга и пересмеивались. Они бежали за мной почти до самой аллеи.

В аллее стоял сумрак, хотя повсюду ширился рассвет, но в самом конце ее виднелись голубоватые крыши домов. Избы эти казались издали совсем игрушечными. Кряжистые тени лежали поперек аллеи, и дорога, уходящая в рассвет, казалась не дорогой, а темной широкой лестницей в другой какой-то поселок. Дубы шумели над головой, словно множество приглушенных голосов там вели свои мирные разговоры.