Пир на закате солнца

– Я вернулась из аэропорта. Я вам уже говорила. Я провожала брата в Шереметьево. Рейс задержали почти до двух ночи. Пока то, пока се, пока он регистрацию прошел, пока я кофе напилась там в баре – сонная ведь, а дорога домой неблизкая. Села в машину, еду, темно еще – где-то примерно половина четвертого утра. Потом рассветать начало, я себе еду, трасса свободная – красота. Фонари тусклые, и вокруг такая рассветная мгла жемчужно-серая, как на полотнах Тёрнера… И вот посреди этого пейзажа на обочине – силуэт. Я успела разглядеть ребенка. Он стоял на обочине, такое ощущение, что он… Нет, он не голосовал, иначе бы я точно остановилась, узнала бы, в чем дело, отчего он в такой час один, на дороге, но…

Свидетельница внезапно замолчала. Катя смотрела на ее лицо: из взволнованно-оживленного, даже возмущенного, оно вдруг стало напряженным, сосредоточенным.

– Он не голосовал. Он словно что-то высматривал, караулил… У него был такой вид… Но вы же не верите мне, – свидетельница покачала головой, – вы спрашивали про куртку. Нет, на нем не было куртки – что-то темное, сливающееся с общим фоном. ОН увидел меня и… Господи, я не знаю, но у него было такое лицо… Еще минута, и он бы бросился под колеса, только бы остановить меня, только бы остановить на этой пустой дороге. И я… я нажала на газ, крутанула руль. Я дернула оттуда, сделала ноги, погнала прочь. Я не знаю, что произошло. Я просто испугалась.

– Кого вы испугались? Двенадцатилетнего мальчика?

Катя, предварительно включившая диктофон еще за дверью в коридоре, нажала на кнопку «стоп». И последние слова свидетельницы остались «за кадром»:

– Скажите, почему его разыскивают? У него что, не все в порядке с головой?

А У ТЕБЯ ВСЕ В ПОРЯДКЕ С ГОЛОВОЙ? Катя чувствовала злость и досаду. И это называется свидетельница? Искренний вид – так ей показалось в первое мгновение, а что на самом деле? Правду говорят: первое впечатление – самое обманчивое, преступно идти у него на поводу. А она пошла. Ей показалось, что эта девица-автомобилистка не врет. НЕ ВРЕТ? Но тот бред, который она несет сейчас перед следователем, разве это можно назвать «правдивыми и честными показаниями»?

Этот самый вопрос Катя обсуждала с сотрудниками отделения милиции до позднего вечера. Возможно ли, что Данила Москалев был сбит на дороге? Возможно ли то, что его сбила та самая свидетельница. Что он был еще жив и она пыталась самостоятельно оказать ему первую помощь и для этого сняла, разорвала на нем куртку, которую потом и выбросила? Возможно ли то, что он… что мальчик там, на дороге, умер и она спрятала его тело где-то в лесу, а затем придумала всю эту историю, которую и рассказала местному участковому?

Все это было в принципе возможно. Одно было непонятно: зачем было свидетельнице вот так глупо, так странно себя вести. Не проще ли было затаиться, не привлекать к себе внимания?

За окнами стемнело, когда с поисковой операции вернулись все «приданные силы». Участок леса прочесали несколько раз, но никаких улик больше не нашли. Не нашли и трупа.

– Отвезти вас, поздно уже? – предложил Кате тот самый дружелюбный лейтенант из ГИБДД. – Я вас до пятого спецбатальона доброшу, а они до Москвы или до Красногорска – как вам удобно.

– Спасибо. – Катя решила ехать в Красногорск. Сутки эти были дежурные, авральные, бессонные. Здесь, в Белянах, пока все было расплывчато, неопределенно, оперативно-поисковый штаб располагался в УВД, туда стекалась вся информация.

ЕСЛИ МАЛЬЧИК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ СБИТ НА ШОССЕ, ТО КАК ОН НА ЭТО ШОССЕ ПОПАЛ? ЧТО ОН ДЕЛАЛ НА ДОРОГЕ В ЧЕТЫРЕ УТРА?

«Господи, что я скажу его матери? – с ужасом думала Катя. – Сейчас приеду, а она там, ждет вестей… или позвонит в УВД, что я ей отвечу? Что у нас есть детская куртка – разорванная, со следами крови, и она должна будет явиться на опознание?

КАК ОНИ ПЕРЕЖИВУТ ВСЕ ЭТО – ЕГО РОДИТЕЛИ?

Но если все же свидетельница там, в Белянах, не лгала? И он правда был на шоссе, и женщина его не сбивала…

Что же происходит?»

Всего в каких-то двадцати километрах от Москвы, оказывается, есть очень темные или плохо освещенные дурные дороги. Это Катя знала и раньше, но отчего-то по пути назад в Красногорское УВД это ее особенно неприятно поразило. Словно находишься в какой-то глухомани.

Слепые фонари… Тут их вовсе нет. Хорошо еще она с гаишником местным едет, он тут каждую колдобину, каждый поворот знает.

Деревенька… огоньки…

Автозаправка…

Фуры, фуры, как поезда…

И вдруг на огромной скорости, визжа тормозами, вихляя, какой-то оголтелый – мимо, на всех парах на авто навороченном – то ли гоночном, то ли спортивном…

– Это кто еще у нас такой наглый? – мигом вскинулся лейтенант ГИБДД, включил мигалку, нажал на газ служебного «Форда». – Под двести идет по такой дороге. Коллега, вы это… вы лучше пристегнитесь. Это надо в корне пресечь!

Тьма. Скорость. Катя на заднем сиденье сжалась в комок. Погони еще только не хватало.

– Тут рядом Новая Рига, золотая молодежь по ночам ралли устраивает. Таблеток наглотаются и погнали. – Лейтенант жевал сигарету. – Ну ничего, сейчас мы их проверим, сейчас мы их сравним…