Пир для Воронов

Где-то посреди ночи она проснулась оттого, что малыш Роберт забрался к ней под одеяло. — «Я забыла сказать Лотору запереть его снова», — поняла она. Но теперь уже ничего нельзя было поделать, поэтому она его обняла. — Сладкий Робин? Ты можешь остаться, только не ворочайся. Просто закрой глазки и спи, малыш.

— Хорошо. — Он придвинулся плотнее и положил голову ей на грудь. — Алейн? А теперь ты станешь мне матерью?

— Похоже, что так. — ответила она. Если ложь во благо, то она не может навредить.

Дочь Кракена

В зале было шумно от пьяных Харлоу, ее дальних родственников. Каждый лорд вывесил над скамьей, где сидели его люди, свое знамя. — «Слишком мало», — глядя вниз с галереи, подумала Аша Грейджой. — «Все равно слишком мало». — Скамьи были на три четверти пусты.

Когда «Черный Ветер» причалил, Кварл Дева сказал то же самое. Он сосчитал большие корабли, отшвартованные у дядюшкиного замка и заиграл желваками: — Они не пришли, — заключил он. — Или пришли не все. — Он был прав, но Аша не могла с ним согласиться здесь, пока слышала ее команда. Она ни капли не сомневалась в их преданности, но даже железнорожденные не станут отдавать свои жизни за заранее проигрышное дело.

«Неужели у меня так мало друзей?» — Среди знамен она заметила серебряную рыбу Ботли, каменное дерево Стоунтри, черного левиафана Волмарков, и петли Майри. Остальные были украшены косами Харлоу. Бормунд разместил свою на светло-голубом поле, знамена Хото были опоясаны по краю зубцами, а у Рыцаря коса была окружена квадратом безвкусных павлинов, служивших гербом роду его матери. Даже Зигфрид Сереброволосый вывесил свои две косы, которые были отражением друг друга, разделенными волнистой линией. Только у одного лорда Харлоу серебряная коса была помещена прямо на черном как ночь поле, изображая рассвет. Это был стяг Родрика по прозвищу Чтец, лорда Десяти Башен, лорда Харлоу, Харлоу из Харлоу… ее любимого дядюшки.

Трон лорда Родрика был пуст. Над ним размещались две выкованные из серебра косы, такие огромные, что даже гигант вряд ли смог бы с ними справиться, но подушки под ними были пусты. Аша ни капли не удивилась. Празднество продолжалось уже довольно долго. На длинных столах не оставалось уже ничего, кроме обглоданных костей и грязных тарелок. Еще имелась выпивка, а ее дядя никогда не любил шумные и пьяные компании.

Она повернулась к Трехзубой — древней старухе пугающего возраста, которая служила его дяде служанкой еще когда ее звали Двенадцатизубой.

— Дядя со своими книгами?

— А, где ж ему быть? — Женщина была так стара, что септон даже однажды сказал, что она должно быть нянчила саму Старицу. Это было в те времена, когда на островах еще привечалась церковь. У лорда Родрика в Десяти Башнях был септон, но не ради спасения души, а ради книг. — С книгами и Ботли. Он тоже с ним.

Штандарт Ботли висел в зале — косяк серебристых рыбешек на светло-зеленом поле, хотя Аша не видела его «Быстрохода» среди остальных больших кораблей. — Я слыхала, что мой дядя Вороний Глаз утопил старого Сейвина Ботли.

— Да, теперь лорд — Тристивер Ботли.

«Значит, Трис». — Она поразмыслила, что могло приключиться со старшим сыном Сейвина — Харреном. — «Без сомнения, я скоро это узнаю. Такая неприятность». — Она не виделась с Трисом Ботли с… нет, она не должна думать об этом. — А как моя мать?

— В постели. — Ответила Трехзубая. — Во Вдовьей Башне.

«Ну да, где ж еще?» — Вдовьей эту башню назвали после того как овдовела ее тетка. Леди Гвинесса вернулась горевать домой после того, как ее муж погиб во время первого восстания Бейлона Грейджоя у Ярмарочного острова.

— Я останусь только на время, пока не пройдет моя скорбь, — заявила она брату. — Хотя по праву Десять Башен должны быть моими, потому что я на семь лет тебя старше. — С тех пор прошло много лет, но ее вдовья скорбь все тянулась, печаль не утихала, и она время от времени повторяла слова, про свои права на замок. — «И теперь с лордом Родриком под одной крышей живет ополоумевшая вдова-сестра», — размышляла Аша, — «Не удивительно, что он прячется среди своих книг».

Даже сейчас было невозможно представить, что хилая и болезненная леди Аланнис пережила своего мужа лорда Бейлона, который казался таким сильным и прочным. Когда Аша уплывала на войну, она уходила с тяжелым сердцем, беспокоясь, что мать не доживет до ее возвращения. Но у нее даже мысли не было о том, что первым может умереть отец. — «Утонувший Бог проделывает с нами дикие шутки, но люди бывают даже изощреннее». — Внезапный шторм и лопнувший трос привел Бейлона Грейджоя к порогу ранней смерти. — «Или так они это представили».