Пёс

— Застрелю как взбесившегося пса, — сказал Витя без злобы.

К утру Бобровский совсем выдохся. Он не заметил, как взошло солнце. Фонари в парке погасли. По дорожке прошла старушка с карликовым пуделем на поводке. Она глядела на происходящее за кладбищенским забором, открыв рот. Бобровский тяжело дышал. Воздуха не хватало. Перед глазами вспыхивали маленькие молнии. Руки и одежда перепачкались землёй. Лицо, наверно, тоже. Но могилу он зарыл. И поставил на холмик чашку. «Вот и всё, моя милая, — подумал Бобровский, — я всё сделал. А что дальше?»

Он поплёлся к забору, перелез его с четвёртой попытки и забрался в салон «девятки». Бензина осталось мало. Можно было вернуться в город. Или поехать в другую сторону. Потом бросить машину, когда бензин закончится, и идти пешком. Просто идти, идти, идти. Бобровский подумал о Тобольске, городе, в котором он родился. Там его никто не ждал. Там ничего не было. Только могилы родственников на кладбище. Не густо, совсем не густо.

Бобровский посмотрел на себя в зеркальце. Он был похож на шахтёра, отпахавшего смену в забое. Надо бы помыться. Когда он последний раз мылся? А ел? Курил? На крышу что-то шлёпнулось. Потом на капот спрыгнула ворона и медленно прошлась по надписи «хуй». Когда он ехал на этом драндулете по городу, ему без конца сигналили, то ли приветственно, то ли возмущённо. Стоя у светофора, Бобровский заметил, что водитель соседней машины снимает его на камеру смартфона. На кладбище он возвращался в потёмках. Машин на улице было мало. У выезда из города Бобровский проехал мимо поста ГИБДД. Настя лежала на заднем сиденье. Тормозить его почему-то не стали.

Ворона взмахнула крыльями и перелетела на забор. Немного посидела, снова расправила крылья и исчезла среди ветвей. Бобровский сдал назад, кое-как развернулся, смял кусты и по грунтовой дорожке выехал к шоссе. Голова кружилась от недосыпа, от усталости и от всего, что с ним происходило. Выруливая на главную дорогу, Бобровский чуть не угодил под самосвал. Тот проскочил на расстоянии вытянутой руки, вопя клаксоном. «Наверно, назвал меня мудаком и пидорасом», — подумал Бобровский.

Он проехал через мост и остановился на обочине. Вылез из салона. На берёзе висел поблекший пластиковый венок. Бобровский подошёл ближе. На коре кто-то тщательно вырезал ножом «За что?». Надпись была старая, едва видимая. Бобровский спустился к реке. Берег был пологий, течение воды медленное. И сама река неширокая. Он попытался вспомнить название. Что-то короткое. Настя любила воду. Всё время летом ездила купаться. Не сюда. Куда-то на озеро. И тогда, в Таиланде, не вылезала из моря.

Бобровский разделся догола и зашёл в реку. Вода была холодная. Он поплыл, сначала брассом, потом кролем. Доплыл до противоположного берега, вылез. Утреннее солнце не грело. Жара наконец-то спала. Небо потихоньку затягивало тучами. Бобровский немного постоял, замёрз и переплыл назад, несколько раз нырнув с головой, смывая с себя кладбищенскую грязь. Потом он надел прилипающую к телу одежду и вернулся в машину. Воткнул отвёртку, покрутил. Проехав пару километров, Бобровский снова свернул на обочину. Глаза закрылись сами. Он откинулся на спинку и уснул без снов.

34

Заехать на стоянку не получилось. Шлагбаум не подняли. Бобровский нажал клаксон, и тот выдал приглушённый звук, похожий на стон умирающего льва. Из будки вышел охранник и сунул руки в карманы штанов.

— Что это за безобразие? — он пнул бампер. — На говне въезд запрещён.

Бобровский вылез из салона.

— Я на концерт.

— Серьёзно? — спросил охранник, разглядывая капот. — А билет-то у тебя есть?

— Есть, — ответил Бобровский. — Электрический.

Он проспал в салоне почти весь день и проснулся от странных звуков. Сначала Бобровский решил, что кто-то ему сигналит. Но рядом никого не оказалось. Мимо проезжали машины. Бобровский порылся в карманах и достал смартфон. Сработала напоминалка. Он прочитал сообщение: «Выступление К. Начало в 20.00. Приехать за полтора часа». Настя часто делала себе напоминания. Когда не было смартфона, она оставляла повсюду маленькие записки. Лепила листочки на холодильник и зеркало в ванной. Когда накапливалось много, Настя срывала все напоминалки, складывала в полиэтиленовый пакет и выбрасывала.

Бобровский посмотрел на часы. Было семь минут седьмого. Он воткнул отвёртку и поехал к концертному залу. Гаишники снова его не тормознули. Некоторые придурочные водители опять ему сигналили. А один покрутил пальцем у виска.

Над входом в концертный зал висел баннер; мужик с пустыми глазами широко улыбался и показывал большие пальцы. Бобровский вырулил к стоянке.

— Слушай, — сказал охранник. — Я тебя не пущу. Меня уволят. Оставь её где-нибудь. Никто это корыто не тронет. Вон, через дорогу, загони во двор.

Сзади посигналили. Бобровский оглянулся. Там стоял чёрный BMWx6. Охранник занервничал.

— Всё, уезжай, нахуй, блядь, умоляю.

— Есть сигареты? — спросил Бобровский.

Из салона вылез лысый мужик в дорогом костюме.

— Что там за ебанина приключилась? — заорал он. — Мы опаздываем.